___Василий Суриков, потомок енисейских казаков, рисовал с детства, тоже поработал писцом. Красноярский губернатор увидев рисунки, рекомендовал его купцу, и тот оплатил обучение в Академии художеств, – почти классическая история. Постигая школу, много времени уделял композиции, за что прозван «Композитором». Подобно Крамскому и многим другим участвовал в росписи храма Христа Спасителя. Обожал оперу, академически музицировал на гитаре.  Тема первого полотна «грянула громом», причём, историческим: подавление стрелецкого бунта Петром I - «Утро стрелецкой казни»: башни Кремля и купола Покрова через лобное место серой массой зевак сваливаются в разноцветное месиво ждущих расправы, - белые пятна исподнего приговорённых завершают движение в сторону всадника, царя Петра с выпяченной грудью и вытаращенными зенками, пропадая далее в уходящих в мутную перспективу ряду солдат и перекладин пустующих пока висельниц. Мы видим лшь прлог гомовой истории, но:  «И долго потом после дневной работы над картиной мне снились казнённые стрельцы. Они шли ко мне с зажжёнными свечами и кланялись, и во сне пахло кровью»… Следом заскрипели полозья саней церковного раскола - «Боярыня Морозова»: из края в край сплетение персонажей, поз и одеяний, лиц и выражений, - все образы традиционно писались с натуры и рисунки этих персонажей кнопками крепились к холсту, так уточнялась композиция, - сплочённых у стен храма, под покровом заснеженных изб и разбросанных там-сям луковиц-куполов, - расписная толпа, в которой растворяются сани с непокорной боярыней. В обоих случаях композиция кардинально корректировалась – добавлялись полосы холста; в первом случае – справа, для кареты и вельмож, хотя с Петром, упирающимся в край, ситуация выглядела бы острей, и во втором – снизу, дабы увеличить поле снега на зрителя, что усиливало иллюзию движения саней, которые теперь буквально врезались в толпу... В этот счастливый период начала творческого цветения предпринимает поездку всего любимого семейства на свою могучую «малую» родину, - на обратной дороге заболевает жена, и лучшие врачи ничего не могут сделать. Поговаривали, Суриков кончился – забросил живопись и лишь рыдал на могиле. Но приезжает брат, забирает его с дочерьми и везёт в родительский дом, где родные живительные корни возрождают былую мощь. Пишет задорную в снежных комьях в кругу сказочно красивых и просто сказочных сибирских персонажей - «Взятие снежного городка». Далее в «Покорении Сибири Ермаком» и «Переходе Суворова через Альпы» колорит становится более аскетичным, почти монохромным... Но критики-шелкоперы  не унимались: то «персидский ковёр», то «рисунок хромает»; подключается весьма осведомлённый, человек личного мужества, баталист Верещагин, «Смертельно раненный» и «Апофеоз войны» которого знакомы с детства, - и почему фельдмаршал верхом, и штыки примкнуты, и пушки должны транспортироваться отдельно, будто не понимал, что реальность и искусство – принципиально разные пространства; у самого, однако, была живописная история, где генерал Скобелев под Шипкой скачет перед строем солдат с фуражкой в руке, победоносно ликуя, и на переднем плане графически выразительно в снегу неубранные тела павших в бою, что, конечно же, немыслимо и для нравов полчищ Навуходоносора. Что говорить о русской армии, для которой исторически не в традиции и даже поза над поверженным врагом, - как это случилось с послом великой державы, разместившимся с римским жестом пальцем вниз на трупом «тирана», - не возможны любые картинки военных на фоне казнённых, или со стволом, приставленным к виску безоружного...
___ Как итог жизни монумент «Степан Разин» (кого только потом не пленял этот образ – и Есенина, и Шукшина, и Высоцкого!), первые эскизы по поводу которого появлялись ещё в счастливые молодые времена - персидская княжна средь адского экипажа, что и воплотилось в подпираемое кулаком чело, мощью плеч предваряющих верных гребцов-казаков абсолютно одинокого и вполне отрешенного героя, так и не удавшегося, под парусом тугим, удаляющегося под всплески, скрип, храп да звук дряблых струн в перламутровый туман вечности…
___Подытожил незадолго до смерти. Что-то из предложенного не мог не написать, что-то смог, что-то мог и не писать, а что-то так и не смог. Классический расклад.

___Репин, центральный персонаж искусства живописи монархических устоев имперской России, художник, имя которого носит институт живописи, скульптуры и архитектуры при Российской  Академии художеств. Идеологический и художническй терминатор. Подобно Геркулесу в колыбели, ухватил ручёнками кисти и краски, от восторга залив бумагу кровью из носа. Отроком продавал свои поделки в виде иконок батюшкам по пяти рублей. Школа топографов и иконописная мастерская следовали чередой. На заработанные деньги отправляется в Санкт-Петербург. Студентом Академии вступил в конфликт с администрацией - отказался сдавать экзамены по общеобразовательным предметам, но заявление на увольнение не было удовлетворено, как ответ - заграничная стажировка и творческий волжский вояж, результатом которого и стала идея «Бурлаков». Параллельно с другом Поленовым пишет на большую золотую медаль «Воскрешение дочери Иаира»: на фоне холодной тьмы, наползающей на горящее в свечах изголовье умершей, в синем хитоне фигура Христа, спокойного и прекрасного; в тени – родня, будто заглянувшая на огонёк из Рембрандтовой тьмы… Дабы прекратить наконец нужду и «хорошо» заработать молодой выпускник берёт заказную работу, делает ее вдесятеро дешевле в сравнении с ценой, назначенной Кипренским,  и создаёт свой первый кошмар: «Славянские композиторы», - уже маститый и неистовый критик Стасов, русский Рёскин, «женераль», который сдержанным и всегда корректным Влентином Серовым в однм из писем однажды будет обозначен «дураком», с энтузиазмом предлагает кандидатуры... без Мусоргского, Бородина и Чайковского(!) – заказчик не позволил: «…всякий мусор будете сметать в эту картину! Мой список имен музыкантов выработан самим Николаем Рубинштейном!» Группа плотных джентльменов для Славянского базара была слеплена быстро, дёшево и сердито, - критик был в восторге, писатель Иван Тургенев отозвался как о «хлестаковском» винегрете мертвых и живых… В эти же годы создаются, взятые от земель приволжских, из этой земли и вылепленные - «Бурлаки на Волге»; картина, в которой воплощается его художественный приём: найденная тема, реальные прототипы, идея обобщенного образа. Репинский реализм. Здесь и русское рабство для заграницы, и «Выдь на Волгу: чей стон раздается» от демократического лирика Некрасова, (который по жизни стон этот весьма эффективно монетизировал), и символ рабской России для бильярдной Великого князя, но и нечто былинное, титаническое, («тянут лямку» - мем, представляющий тяготы отчужденных обязанностей, и аллегория эта не раз звучала в самодеятельной драматургии автора этих искусствоведческих жизнеизучений), - и  активное высказывание самого художника, шокирующее или вызывающее сочувствующий восторг современников; услуги бурлацкого характера… Европа, Париж, Монмартр встречают молодого академического пенсионера, полного сил и надежд, с семьей и закадычными  друзьями Поленовым и Антокольским: мгновенно позабыты все «униженные и оскорбленные», - этюды на пленэре, вдохновляемые импрессионистами, «техничными и пустыми», портреты жены и детей, в которых и Веласкес, и Рубенс… В плену сладкой  парижской ауры и в процессе поиска «русской идеи» является натуралистичный и галантерейный «Садко», где нисходящий ряд подводных дев с вожделеющими очами на земного пришельца среди строго аутентичной морской атрибутики, одна из которых змеевидно хвостатая, заплывшая с этюда индийской красавицы, исходит эросом и страстью, подобию которым уже никогда не бывать на всю изобильную будущность. Но публикой местной этот волшебный сюжет был воспринят кисло... На год раньше срывается с академического пансиона и бежит в своё родное Чугуево. Переболев малярией, в течение года, тщательно подбирая натуру, изучая исторический контекст, пишет Царевну Софью с гневными очами, - по замечанию друга, композитора Мусоргского: «бабу не толстоватенькую, а всю расплывшуюся»... И сразу, вот оно, - многофигурная «Чудотворная икона», «Крестный ход в Курской губернии»: плотно переплетенные в толпу подковой в песочном мареве и томным голубым мерцанием поверх заскорузлое мужичьё торжественно и тупо с ковчегом на плечах шествуют, понурые истертые старухи, дебиловатые дети, самодовольная купчиха с бликующей иконой, верховой плетью замахивающийся на бабу, затертые пылью мещане, пустой киот и мутные хоругви; единственное на всю толпу человеческое лицо, и то искаженное злобой, у инвалида-горбуна… Что ж, такие гимны пела на ухо муза художнику, - на множестве фотоснимков подобных процессий конца XIX века всё чинно, все нарядны и никто плетьми не сечет, - «критический реализм» чеканил просодию особого рода. Со  Львом Толстым завязалось общение на дальних прогулках, и мыслитель однажды вызвался вспахать поле одной вдовы, - журнальная сия сценка была, конечно же, в реалистическом духе водворена на холст. А вот от предложения Третьякова написать портрет вполне независимого, но несколько обскурантского издателя Каткова наотрез отказался  - мол, непозволительно осквернять галерею, - но если бы не Катков, где бы издавал свои романы Лев Толстой, и как бы приходилось Достоевскому без материальной помощи от реакционера?.. Зато музыкальные волнения Римского-Корсакова принесли на ковры царские перепуганного старикашку с застывшими зрачками, перепачканного кровью, с разбитой главою убиенного им чада в губах и тщащегося эту кровь прекратить. «Отцы и дети»! Уже лет двадцать этому дискурсу в русском культурном пространстве, - и вот во след литераторам художник представляет публике историю падения во палатах, потрясение, ставшее возможным, когда блудным назначался не сын, а отец. Подобные отчии  объятия  лучше избегать: и пойдёт из картины в картину безотцовщина неприкаянных невозвращенцев: нигилистов, пропагандистов и арестантов… Ну а корень зла – деспотия самодержавия, обезумевший горбоносый папаша, русский царь, один из основных, конечно же, Иоан IV Васильевич по прозванию «Грозный». И в качестве вишенке на торте: двадцать лет спустя некий иконописец(!) с криком: «Хватит крови!» трижды ударит сапожным ножом в это кровоточите, как раз к трехсотлетию дома Романовых, хранитель музея бросится под поезд, все открытки будут раскуплены, и народу честному станет окончательно ясно:  художник в России больше, чем художник. Автора отстранят от реставрации, ибо почему-то станет дописывать фиолетовым; вообще, по завету Третьякова его запрещено было пускать в галерею с кистями и палитрой, потому как любил очень своё старое подправить и «улучшить», и зуд сей отчасти можно разделить с полным пониманием.
___Темперамент Репина - постоянный поиск тем и ежедневный рисунок натуры, - всегда блокнот под рукой, и сомнения, спор внутри себя и вовне, защита  принципов, товарищей по объединению, выход из этого объединительного товарищества с последующим очередным возвращением, увлечение новейшим движением и скорым разочарованием, - конечно же, в процессе публичных дискуссий высказывания в пылу, в печати: опровержения, изничтожения и раскаяние… Вёл к ряду несколько тем, - всегда среди многих разнообразнейшего калибра гостей, среди коих эти темы зачастую и возникали,  и всегда в окружении нескончаемой рати всех мыслимых размеров и пропорций начатых холстов: писал, записывал, переписывал: то вальяжно возлежащий с собачкой под боком Шаляпин, то, глядишь, собачка та же, а вместо Шаляпина - некая дама: «Так вот, видите ли, мазал, мазал и что получилось…» Для него главное – это порыв, типаж, в который мгновенно влюблялся, некая идея, сюжет, актуальный и действительный для его представления этой самой действительности, во всяком случае, созвучный его душе, накалу страсти; материя и суть – основные двигатели этой творческой энергии, а эффекты и изысканные мазки, прочие чудеса светотени оставались в том далёком и безупречном Воскрешателе академической поры.