___«Запорожцы» - нечто особенно родное. Кажется, репродукция в раме зависала над диваном отца, отчего-то, - может быть как символ апофеоза разбитной мужской компании, - или это всего лишь аберрация памяти, и в другом месте случались встречи с этим разудалым застольем? Но откуда тогда ощущение, что эти разбойничьи спины, лысины, образы и образины, сия энциклопедия гогота и поз прошли через всё раннее детство. Тучный Бульба в белой папахе и седыми усами, хохочущий, ладонями уперевшись в брюхо (мальчишками такую позу они принимали, имитируя раскатистый смех), с саблей и в блекло-красном одеянии – был особенно близок, будто срисованный некий знакомый краснодарской родни; ритм пик и фигурки в голубой дали нагоняли некую таинственную печаль, а вытянутая рука с шапкой (обязательно повторяемая в каждом эскизе, как силуэт Репину была важна не менее любого из участвующих в этом сборище), представлялась неким загадочным, тоскливым профилем на длиной  шее… Вот картина, в которой открыто явлен творческий принцип художника видящего, а не фантазирующего: он не пытается вообразить будущее произведение, не компонует пятна и движения, блуждая по бумаге, но составляет конкретные, изъятые из реальности и соответственно костюмированные персонажи (они именно прилажены один к другому, или наложены один на другой, а не органически порождены силой воображения единым сплетением, потому некто в чёрной папахе, стриженный под горшок молодец и атаман с трубкой в зубах - он особенно - кажутся вываливающимися и по масштабу и по интенсивности письма), предполагаемые герои отбираются в результате целенаправленного поиска, ибо есть только тема и идея, - и уже найденные в результате долгих поисков типы, облачённые в тщательно подобранные платья, рубахи, шаровары, прочие, видавшие виды, опалённые шапки и папахи, эти оснащённые соответствующей атрибутикой образы и проявляющийся в результате вариаций колорит начинают предлагать какие-то решения, почти самостоятельно конструируют композицию. Потому, обжигаемые степным солнцем, напару с отроком Серовым, в котором сразу определился способный и старательный ученик, перехаживали малороссийские хутора в поиске колорита, натуры, композиции, - ясно, что письмо в общем-то (не важно – султану или императрице) пишется сидя за столом, но по-разному можно за этим столом размещаться, и всякие возможные типажи вольного казака составлялись в этот разухабистый ансамбль. И если в описательном изложении разным адресатам казак этот воплощался в романтического рыцаря свободы, а всё разбойничье сообщество в «интеллигенцию своего времени», то муза отчего-то потащила автора к его былым бурлакам и далее через столетия до самого Иеронима, того самого, Босха… И благодаря этому, группа сложилась колоритная,  и образы получились отменные, - один сменял другого, кто безжалостно записывался, ибо повторял уже возникшее, просто мешал, в лучшем случае оставался в виде копии навечно одиноким теряясь по какому-либо частному далёкому адресу; одним словом, после кромешных трудов сложений и вычитаний скомпоновался, наконец, сей бравый и потрёпанный коллектив опалённых степных оруженосцев, потому-то, вырубленные в коллективной памяти бессознательного, их печати являются через десятилетия на чьих-то очередных листах в иных контекстах, всплывая в нежданных местах, ибо из-под руки адепта формулы «как в жизни» опять выскочил скулодробительный (не ясен, правда, адрес, – не турецкий же султан), художнический панч, поэма, южнороссийский миф, который на родимой-то почве вышел сильнее самой истории, тем более, события-апокрифа. Потому и поныне живее всех и вся, колобродит и теснится эта груда могучих тел у стола. А значит, не зря парились в поисках по знойным полям; не зря однажды заставил случайно зашедшего гостя просидеть недвижимо час, дабы срисовать глаз, точнее – веко, для одного застольного казака; и не зря горилку разливали со старыми знакомыми по хатам да под анекдоты: однажды, когда зашли в череде сальной слишком далеко, опомнился, заметив рядом ученика-отрока: «Осторожней, вы мне сего юного свидетеля развращаете».  - «Я не развратим», - угрюмо буркнул тот из угла... 
___В этот буйно цветущий период «Письма турецкому султану» после многих несоответствий расходится с женой, делит детей пополам, оставляя двух старших дочерей за собой, и встречает необыкновенную и неудержимую девицу Наталью Нордман, способную писательницу, вегетарианку, борца за женское равноправие, с которой после первой оторопи пошагово в дальнейшем свыкается, дарит имение «Пенаты» в местечке Куоккала, где новоявленная хозяйка-суфражистка вьёт «передовое» гнездо, и где художнику дано будет весело жить да гостей принимать, творить счастливо, и, оказавшись вдруг в результате миропотрясений в чужом государстве, в горьком, холодном одиночестве за автопортретом на клеёнке бдеть в последние дни… 

___Передвижники тем временем, путаясь в противоречиях и костенея, въезжали в 90-е годы скрипучей телегой, в которой пока ещё сотрясались идеи, бушевали страсти, случались открытия, но где всё  большее место занимали «никому не нужные сплетни и прописные истины». 
___Потомок древнего дворянского рода -  Мясоедов, благородный лик коего отражён в репинском окровавленном Иоанне, начав с лапотных крестьян у стен земств или с косами во ржи, жалующийся Стасову на чуждые тенденции от молодых: «Разве это русские картины?», окончил благополучным возвращением в пропитанный фальшью салон дворянской интеллигенции с Адамом Мицкевичем во главе. 
___ Жанрист Максимов, сын крестьянина, своим призванием считавший показывать деревенскую нужду и горе, женившись на дочери статского советника и вскоре пришедший к идее разоряющихся «дворянских гнёзд», сочинил под кустом сирени средь жалких строений престарелую особу в белом чепце с усталым взором из-под тяжелых век, компаньонкой со спицами и коченеющими конечностями наперекрест, прообразом использовав тёщу, «франтиху-профессоршу» с её когда-то кипящей юностью на блестящих не без четы Пушкиных балах, - так взошёл на творческий апогей: «Всё в прошлом», - и в дальнейшем, всё более погружаясь в нищету под натиском новомодных художественных веяний, множил эту свою утлую лебединую песню, катастрофически теряя в качестве и размере... 
___Николай Ярошенко, один из руководителей движения передвижников, совесть товарищества, по основной своей должности – военный инженер, двадцать лет носил мундир; начиная с крамольных картин, - за образ революционерки-террористки даже был арестован, - создавая типы эпохи: «Кочегар», первый портрет пролетария, - русский Гефест, скрюченный с руками-крючьями, в огненном жару и жилах не раз вопрошал запавшим взором из красной черни открытки в альбоме, или -  «Всюду жизнь» из того же альбома (главного детского путеводителя по искусству),  с кормящими голубей из арестантского вагона, - куда-то их повезут, - после женитьбы оказывается на Северном Кавказе, приобретает в Кисловодске «Белую виллу», которую летней порой начнут посещать основные модные герои тогдашнего времени, становится «портретистом гор». Уйдя в отставку в чине генерал-майора, на пейзаж меняет актуальную, такую востребованную, казалось бы, и такую слезоточивую тему. 
___В северном ландшафте произрастал будущий певец арктического хлада Александр Борисов. Из крестьян да от Соловецкой иконописи, став, благодаря великому князю Владимиру, студентом Академии художеств, сопровождает министра путей сообщения Витте в путешествии к землям будущего Мурманска, откуда привозит первую серию этюдов, целиком скупаемую меценатом Третьяковым. И далее в тяжелейших, рисковых экспедициях открывает арктический пленэр, и как результат - всему миру своей живописью являет картину  «страны холода и смерти», собирая по странам медали и ордена. После революции отказывается следовать за женой в Германию,  оставляет живопись и все силы отдаёт освоению российского Севера, - целительные воды откроет… 
___Богданов-Бельский – внебрачный сын батрачки. Когда-то в программе обучения советской школы был обязателен предмет изложения, - урок, в процессе которого по какой-либо картине, выставляемой на доску в виде репродукции на картоне, излагалось письменное сочинение, - и чаще всего это были сюжеты с коллизией социального характера, (значительно реже – просто пейзаж), которые давали бы пищу для размышлений о незавидной когда-то "доле народной", что, конечно же, выводило на широкие обобщения и воспитывало в юных душах способность к состраданию и веру в справедливость. Лапти на все лады, фантастическая рвань и лохмотья детворы от Богданова-Бельского, - его сельская школа, где «Устный счёт», «Воскресные чтения» и «У дверей», - эти  душещипательные темы, доходчиво подававшие пищу для морально-педагогических нотаций, пользовались особым спросом на уроках по литературе в начальной школе. И сейчас перед глазами полумрак утреннего класса с картинками этих слёзных сюжетов у черной грифельной доски, - дрова уютно потрескивают в печи (школа, в которую попал после родительского развода и переезда с матерью на Кубань, к её старшей сестре в адыгейский Майкоп, крёстной, тёте Ане, отапливалась дровами), за окнами мягкая Северо-Кавказская зима, во дворе туалет, за косогором река Белая - бурная и ледяная в июне и мелевшая к концу августа, церковь Свято-Троицкая через дорогу, в которую однажды тётка будила на заутреню, где, бывало, причащался и крест серебряный в поповской руке целовал, белые вершины гор в чистую погоду, Джек Лондон и Дюма, рисунки из жизни первобытных людей и из античной мифологии, «Гений дзюдо» и маты спортивной секции борьбы самбо, «Война и мир» и «Спартак», куры, болото с лягушками и ландыши в лесу, - то есть три года, которые в раннем отрочестве, как целая жизнь. И эти лаптевые сюжеты, переносимые в наивные крючки советских школьников младших классов, в истории Богданова-Бельского претерпевали свои метаморфозы, - и портреты великих князей с деревенским мотивом с успехом совмещал сей «сельский художник». После всех революций, эмигрировав в Латвию, - страны Балтии благодаря русской распре объявили независимость, - осветлив и несколько разнообразив живописный колорит, обеспеченный заказами местной знати, не преминул возродить свой когда-то успешный салонный дар и завершил свою столь противоречивую творческую карьеру портретами Адольфа Гитлера по домам офицеров, - а концы отдал, спасаясь от очередного налёта союзников, в клинике разбомблённого Берлина, после плановой операции по пути в подвал.

___Затейливо переплетались и по-разному складывались творческие судьбы, входящих, покидающих и вновь возвращающихся в это товарищество передвижников, - но, или по какой-то мистической инерции, или таковы были объём и энергетическая мощь, отпущенные небесами этому движению, отметив своё двадцатипятилетие и назначив главного хранителя открывшегося Русского музея Александра III в Петербурге, сей катафалк критического реализма, карета гражданской правды, линкор справедливости, минуя эстетские рифы и авангардистические идиомы, голод и холод гражданских войн, теряя осколки былых добродетелей, но и как-то обновляясь,  дотянул  всё-таки с грехом пополам до первых лет новорожденной Советской власти, где под яростные атаки левого фронта наконец-то и переорганизовался в АХРР – Ассоциацию художников революционной России. 

___«Мир искусства» - первый журнал, созидаемый и редактируемый художниками, музыкантами и поэтами-символистами, вообще талантливыми литераторами передовых взглядов (Чехова звали в редакторы, например), в который прежде всех вложились княгиня Тенишева и купец Мамонтов (позже и царь будет датировать по 10 тысяч рублей на год), где сплотились  представители нового художественного направления, классического «модерна» и который на своих изысканно оформленных страницах это движение, эту новую философию «искусства для искусства» и будет представлять, совершая также  обширные обзоры западноевропейских новшеств и, конечно же, по-новому открывая эстетику и дух русской старины. Этот рупор нового вкуса и первый в русской истории «ледокол современности» от первых же дней своего рождения, с первых оборотов своего недолгого пути врезается в обмякшую и поношенную тушу вырождающегося передвижничества, разбитые дороги которого за немногим счастливым исключением все более заполняли лохмотья и лапти, угасающие старухи да пьяные попы... ___На питерском юрфаке в те времена подобралась компания единомышленников, которая и составила костяк нарождающегося движения, - Александр Бенуа (на его квартире и осуществлялись первые собрания молодых эстетов) и Сергей Дягилев – идейные вдохновители и главные организаторы грядущих побед и разногласий, а также:  Дмитрий Философов, Николай Рерих, Юрий Анненков, Иван Билибин, Игорь Грабарь, Мстислав Добужинский; позже к ним примкнут от академических стен, из рук Репина да Чистякова, иллюстраторы: изнеженный и утонченный Константин Сомов, экспериментирующий со всякого рода экзотикой и ориентализмом -  Лев Бакст, филигранная Остроумова-Лебедева. Однако, главным выпускником удивительного Санкт-Петербургского юридического факультета, конечно же, был открыватель тех ирреальных мест, где никогда не ступала нога передвижника, «вестник иных миров», симфонист, предтеча русского модернизма и французских кубистов - Михаил Врубель.