___Дом-дворец композитного ордера с летящим по фризу грифоном и балконом, скользящим на консолях по закруглённому фасаду, кого только не содержал в своих, радикально меняющихся во времени по своему назначению, пространствах! Художественное бюро о десяти комнат окнами на Марсово поле и Фонтанку первой российской профессиональной галерейщицы, продолжательницы дела Сергея Дягилева и в отличии от последнего - всеядной, (по мужу, добывшего эти пространства, - Добычиной), проводило здесь регулярные картинные выставки.  Эстетствующие и ностальгирующие «Мир искусства» здесь однажды были представлены певцами и столпами Петербурга -  Лансере и Добужинским, их картинами Кавказской войны и военных пейзажей Галиции. Совершенные авторитеты и маэстранты городского пейзажа, собственно, они и Остроумова-Лебедева, яркая вывеска которой манила публику в этот дом новейших искусств и даже с Невского проспекта, нарисовали тот идеальный и  взыскуемый град, навсегда утраченный в том перечеркнутом царстве-государстве, - острые и классицистические перспективы, торговые ряды, баржи, шлюпки, затоны и дворцы, волнующиеся воды и небеса парадных фасадов и древесных окраин. 
___Лансере, с его артистическим рисунком, виртуозной и безупречной композицией, парадом и романтикой основной темы,  в Гражданскую -  в Осведомительно-агитационном бюро (знакомый мотив) Добровольческой армии Деникина, и далее, не решаясь эмигрировать, застревает на Кавказе, где становится одним из основателей грузинской Академии художеств, в 30-е переезжает в Москву: неизменно лучшие заказы, в 43-м - Сталинская премия, два ордена Красного знамени... 
___Мстислав Добужинский, как и Евгений Лансере, мастер безупречного портрета, но и отдохновенный сочинитель повседневного закулисного Петербурга, мелодист сумерек глухих проходных дворов, пешеход кварталов доходных и закатных, зыбей малых проспектов, когда наедине с глухим, циклопическим кирпичом, трубами и беспорядочной вознёй пристроек, подворотен, проёмов; там, где должен бы пропадать каждый поэт здешних болот и каждый периодически навещать все эти заборы и пустыри, напевая очередной «Гимн брандмауэра»; или в иной час с чеканными Троицким мостом и далее променадом Невским зависнуть серебряной пустотой, когда сквозняк, ледяная рябь, фонарь и ничего постороннего, когда всё обнажено и ясно, почти элементарно... В первые годы соввласти, казалось бы, всегда сторонившийся агрессивной, тем более истерической активности, вдруг - среди оформителей уличных политических оргий, член всяких комиссий. Но не срослось: через Ригу понесло, как осенний листок, по странам и континентам; там и завершал свою историю в покойной тиши: какие-то не вышедшие  книжки, неубедительные крыши Нью-Йорка и, как призрак, оставленный Петербург. 
___Анна Петровна Остроумова-Лебедева, дочь сенатора и тайного советника, решительная, в пенсне - прошла основные столичные художественные школы, в Париже училась у Джеймса, нашего питерского, Уистлера, который тщетно пытался увлечь в американские Штаты; страдая астмой, совершенно отказалась от техники масляной живописи и в черно-белой и цветной гравюре одарила мир лаконичной линией и утончённым тоном почти «наднебесного» Санкт-Петербурга; в страшное время почти мёртвого блокадного Ленинграда отказалась войти в почётный «золотой фонд республики» и с перепуганными Ахматовой и Зощенко в сопровождении эскадрильи истребителей лететь из осаждённого города, - в ледяном полумраке, поместив доску на раковину, вела линию, штриховала… 
__Иван Яковлевич Билибин в свои шестьдесят на предложение наркома просвещения эвакуироваться в глубокий тыл: «Из осаждённой крепости не бегут. Её защищают». Умер 7 февраля 1942 года в больнице при Всероссийской Академии художеств, где по возвращении из евро-египетских мытарств был её бессменным преподавателем и хранителем. А когда-то молодым юристом брал уроки у Ильи Репина, и прилетала к нему на бумагу жар-птица, -  присела к золотым яблокам на ветвистое древо да в чёрную ночь, да  узором пера в руку скользнула, осыпая небо алмазами, через лихолетье и триумфы по страницам сказок российских и всесоюзных детей; и вещий Олег на гривастом коне, и седовласый кудесник с посохом, и роковая змея, и плачевная тризна чинно входили чередой в первые страницы жизни, - их ясный подробный рисунок, родной цвет и сказ – яркие картинки детства, стихийные уроки композиции и декора. Узоры, цветочки и фантастическая символика обрамлений; «облагороженным лубком» иронически обозначал художник свой приём, но французская средневековая миниатюра с удовольствием расстелила свои покрывала и коврики по этим страницам. Во времена всеобщих возбуждений его сюжеты преданий старины глубокой, сдержанный цвет и долгий, подробный рисунок сторонились нарастающих галерейно-кафешантанных  эскапад, претензий и гонора, жажды поразить, захлёстывающей многих до и сверх, потому вряд ли заглядывал под сень известного дома. Но - среди мирискусников, и национальные костюмы по Архангельским краям для «сезонов» отбирал... Крым, Новороссийск… «Я стал более ярым националистом, чем когда-либо, насмотревшись на всех этих «носителей культуры» - англичан, французов, итальянцев и пр.», - пишет он из Каира, первого эмигрантского пристанища.  «Русские витязи гонят рыцарей» - неоконченный последний эскиз ленинградской блокадной зимы. 

___Однако, «Дом Адамини», точнее, отдельная угловая часть его в те блаженные «серебряные времена» самодержавия жаждала новаций и бурь. Отрицающее всякую идейность, формалистическое и мясистое объединение «Бубновый валет» меж тем выплюнуло из своих нестройных рядов группу «Ослиный хвост», что ознаменовало войну хвостов и валетов, – бились пюпитры и разбивались физиономии, - как следствие, бюро Добычиной разродилось экспозицией, напоминающей отчасти взбесившуюся шахматную доску, отчасти помесь костей домино и знаков дорожного движения. «Последняя футуристическая выставка картин 0,10 (ноль-десять)», представлялись: красавица Ксана Богуславская в мехах, её муж – русский француз Иван Пуни, бесконечные сочетания элементарных геометрических фигур, распределённых по стенам в последнюю ночь, дабы никто не узрел раньше положенного часа и ахнул, когда следует, «заумных» слов и словосочетаний, а также, обязательно сопутствующие всякому движению авангардистов, неприязнь, ревность и зависть друг к дружке и, как следствие, наложение взаимных запретов на некоторые слишком концептуально ретивые воззвания, определения и аннотации. Если кратко, апогей и конец русского авангарда был урезан здесь. Дальнейшие конструктивные и динамические сопряжения разновеликих элементарных объемов, - отчасти, плоскостей, представляющие «проекты утверждения нового» или, следуя законам уже советского новояза, «проуны», ущербное или мегаразмерное макетирование камерных и интернациональных объектов, многословные вселенские трактаты - обрамляли, завещали, голосили и только, ибо всё возможное, кажется, уже было формализированно. По мере усекновения сообществ и групп, объединяемых в несокрушимые союзы, совершались проступки на ниве соцреализма – приспосабливались; укладывались в преддверии «большого террора» в недоделанные «супрематические» гробы на прощальную дорогу через Невский проспект на Московский  вокзал в счёт средств Союза художников, или просто выживали, - тащили за уши  восторженную глобальность, всемирность, вселенское глубокомыслие  и натужную «научность»; почти чепуху; отчасти абсурд, отчасти восторг; попытки острот и отчаянье  в свои  перепачканные пигментом кухни, трёхкомнатные квартиры, подвалы, (кто как устраивался за пазухой совнаркомов или на выселках, и кому как везло), одним словом, теории и фантастические биографии загружались в журнальные и прочие чертоги  с разбавителями и масляными  пятнами повсюду.

___Африканские маски плюс молодеческий раж подвигли всеобъемлющий гений Пикассо сразить международную  общественность группой «Авиньонские девицы». Ансамбль, хороших габаритов, динамических и великолепных особ с пониженной социальной ответственностью; с натюрмортом у остроносого поножия, который станет переписываться на все лады десятилетиями по странам без разбору общественно-экономических формаций; но главное – очередным стилистическим языком: изломы тел, будто сработанные пьяным гениальным геометром изделия, - девицы как предвестники трагических лошадей Герники… И все эти членения, решения и перегибы, конечно же, упраздняли композиционный и образный изыск былых розовых и голубых «периодов», и теперь, после «фовистов», диких  гогенов-вангогов, объявивших цвет условным, когда любой объект мира сего достоин всякого цвета, настал рубеж переосмысления собственно формы: час её разложения, расчленения и разъятия в геометрические сегменты, и далее – измельчения в бесконечную пыль. Так подкатил, распинающий всё и вся во времени и пространстве, его преосвященство кубизм. Для создателей - Пикассо или Брака – игра, но для нетвердых и алкающих умов русских футуристических апологетов – эссенция, откровение, вызов и руководство к действию. И потянулись ходоки на поклон перенимать опыт, анализировать, развивать и в обязательном порядке – завершать, ибо что ещё может ожидать человечество после воцарения коммунизма! Итак! Суть живописи - в живописи как таковой, исключительно в живописной «как таковости» с её прибавочными формулами всех восьми(!?) стадий сего новоявленного кубофутуризма. Последняя из стадий формируется исключительно по серповидному принципу пограничного угла прямой и объема, где форма контрастна, фактура и план едины, а предметы опять же строго «как таковы». Тема, сюжет, их сплетни и пересуды сдерживали освобождение художника из пут мещанского оформительства. Сама же художественная жизнь происходит абсолютно неорганизованным путём, но о его организации должны позаботиться Главискусство и Главпрофобр, «супремоватые» Гропиус и Корбюзье, торжествующее Ничто, или на худой конец - «угловые контррельефы» конструктивиста Татлина. Теперь вместо цели предметных благ - беспредметность: ни Бога, ни наград, ни молитв, ни предметов, ни хозяев, ни слуг, ибо все блага - не суть природное бытие. Центры культуры человека состоят из движения, которое уничтожает цветное сознание, обращая его в тотальную «белизну». Черно-белый город поглощает цветную деревню. А Человечество шествует навстречу чистому белому будущему. Предметная культура буржуазна, пролетариат же не будет забавляться культурой совершенств, но растворит своё «ничто» в мировой беспредметной подлинности во имя единого и неразличимого. Живописец, познающий весь мир предметный в себе, разносит его на холсте в «ничто». Отрицая представление как подлинность, лишает Поэта его тоски по предмету, по достижению его предметной сути, по любви... Освободиться от связи с харчевой утилитарностью капусты и огурца и уйти в чистое ничто белой супрематической беспредметности! Смысл и трудность искусства в том, чтобы в известном поле вложить знак по ритму возбуждения! Первые, освобождённые от бутафорщины общества, вышли живописцы, «обеспредметив себя от мещанства предметного общества». Следом марширует Слово в своей беспредметной зауми. Музыка. Ну и наука в конце концов, суть деяния которой в раскрывании бессмысленных ритмов вселенной, у которых нет ни причин, ни обоснований, ни пользы, ни выгоды, ни цели, ни развития, ни труда, ни предмета, а одно лишь внутреннее ухо. Мир тёмен и его не высветлить. А культура - Вавилонская башня науки и религии, на обломки которой падёт последний человек, рухнет на все свои «лестницы и вышки, культурные фундаменты и научные обоснования»… Но есть начало беспредметного бессмыслия, где вся земля - это площадь вечного возбуждения динамического молчания, белый Мир супрематической беспредметности... Грядёт банкротство предметного и победа беспредметного! И крах человека в его совершенстве… и только фабрики, заводы, машинное строительство, индустрия... но как-то в Италии... (текст обрывается).
___В свой последний пьяный загул поэт Есенин ходил с петухом подмышкой. 
___Чем более русская революция погружалась в кровь, тем тщательней завязывали галстуки и утюжили брюки товарищи авангардисты, - отдельным фигурантам был выдан казённый наган, и если архитектурное мышление Ивана Леонидова в какой-то, пусть самой микроскопической мере имеет ко всему этому отношение, то значит в этом мире ничего не может быть абсолютно фальшивым или изуверским, и всякое явление даёт «конструктивный» толчок.

___Сергей Дягилев, блестящий и самодовольный, «декадентский староста», сноб, сибарит и энтузиаст; законченный западник и эстет, обожавший русские песни, пляски и старые усадьбы с их портретами, портретиками и печалью; всегда необязательный, подчиняющий и непреклонный в отстаивании личных идей; пропагандист, популизатор, организатор побед; новатор-антерпренёр и неумолимый Карабас-Барабас для труппы; не прощавший «измен» гомосексуал, любовник-тиран, ревностью изводивший партнёров, кои открывались чередой из проекта в проект и сбегали проклинаемы.  Основной создатель группы «Мир Искусства» и основатель театральных «Русских сезонов». Одноимённый журнал-манифест явился,  эстетствующий интеллектуальный антиглянец – ар-нуво, сецессион, югендстиль, модерн витийствовали и изощрялись в декоре, -  идеально роскошно оформленный, где всемирные обзоры, и статьи, «что жало кобры». Молодые зачитывали вслух, старики кряхтели. Стасов потрясал бородой и неистовствовал. Густав Малер с Альфредом Роллером, заменяя барочные задники лаконичным цветом и световыми эффектами, привнося динамику в драматургию, развивая концепцию «синтетического искусства», упорядочивали Венскую оперу, - Вагнер, Моцарт, Глюк зазвучали по-новому. Сергей Дягилев отколол Русские концерты в Париже. «Жизель» на стыке реального и инфернального; «Клеопатра»; «Борис Годунов»; «Руслан и Людмила». Аристократы-эстеты, графини и племянники, утончённые герои «утраченного времени» материализовали русскую музыку на сцене Парижской оперы. Рахманинов, Римский-Корсаков, Шаляпин, Фокин, Рихард Штраус, прочий французский бомонд закружили в феерическом хороводе. Светская знаменитость и «пожирательница гениев» Миси Серт плотоядно скупала билеты. Триумф. Полный успех и финансовое фиаско. Розовое, волнообразное ущелье, потоки небес, лёгкая чистого цвета группа всадников, пара рысей, лань и тонкие восточные девы Валентина Серова прыснули на  причудливый занавес к балету «Шахерезада»; предваряющего полночную вещунью, покорившую «Гранд-опера»; соблазнительницу, которая своим «неприличием» шокировала чопорных лондонцев, викторианских снобов и лицемеров, только что засадивших за решётку и затем затравивших и изгнавших своего эстета-модерниста за его «любовь, что таит своё имя». В этом смысле российские мирискусники проблем не усматривали: друг отрочества, кузен, мистический эстет и красавец Философов улизнул от пылкого и любвеобильного «Серёжи» в «тройственный союз», дабы к чаше припадать с Гипиус и Мережковским; великолепный изысканный и гомоэротический иллюстратор Константин Сомов ломкими персонажами в домино и кринолинах средь ночных садов неусыпно шелестел промеж; полуденным фавном Вацлав Нежинский заламывал члены; и эфемерный Кузмин, «Председателей земного шара» член, с византийскими очами и александрийским стихом, чья форель разбивала лёд и чей волшебный верлибр сквозь времена таинственно струился в монотонную «Поэму без героя», задумчиво принимал гостей; звенели по коридорам гусарские шпоры и стрелялись «Пьеро» от измен «Коломбин»; и чьё музыкальное гимназическое (по пустынной 9-й Линии, напротив - молочная закусочная, так часто посещаемая автором в студенческие годы) детство нежно разделял ближайший друг и интеллектуальный наставник «Гриша» Чичерин, ницшеанец, вагнерист, в будущем – книгу написавший о Моцарте, революционер, нарком иностранных дел, молодую Советскую республику выведший из изоляции. Но пока прекраснейшая из сказочниц, некогда соблазнившая царя царей, царила, властвовала, друзей и сподвижников, как водится, разделяя.
___Александр Бенуа, художественный руководитель «сезонов», за которым восхитительные акварельные «Последние прогулки короля» и «Летний сад при Петре», суровая графика «Медного всадника», роскошная «Азбука» и, так вдохновляющий в первые творческие шаги, «Парад при Павле I», считавший себя главным либреттистом и духовным центром предприятия, негаданно становился неконкурентоспособным. Шехерезада, негры, мешки и выход Клеопатры - кто настоящий сочинитель канвы, кто автор, толком разобрать было не просто. Изобретательный Бакст, прирожденный композитор костюма, мастер стилизаций на античные и восточные мотивы, - его эскизы подарили Европе моду на тюрбаны, шаровары, кимоно, персидские орнаменты и вышивку, - этот «кулантный» и тихий «Лёвушка», возможно, того не желая, подавлял, вытеснял. «Портрет фокусника» в «Петрушке», повреждённый при транспортировке, был дописан Бакстом по-своему, что выкинуло Бенуа из всяких границ – бежал вон, бросая по дороге портфель и рисунки. Всегда примирительный и постоянно временно примкнувший «Дорогой Серов» явился успокаивать, благодушно обещая смыть и восстановить прежнее. В ответ – обозначение общего друга как «жидовская морда»... В письме «милому Шуре», рассуждая о специфичности «Бакстовского искусства», авторстве вообще, о том, что удивлён и подавлен, «Дорогой Антон» вскользь заметил, что брань эта, между прочим, не к лицу ещё потому, что сам по наружности слишком похож на еврея(!). Ответные протест и рассуждения о неверии, честности, авторстве и принципах, о собственной роже, с которой давно примирился, общего бранного «клише» знаменовались полным разрывом, завершением дружбы, знакомства вообще. И кажется нам, что живём вечно и наши друзья бессмертны. Всё откладывал со дня на день объяснительное письмо-извинение, с благодарностью за услугу с портретом, которая была, конечно же, реализована, и довёл, так и не объяснившись, когда случилось непоправимое... И сорок восемь лет спустя – горечь, будто ссора случилась по утру. Время итожит былое. Возможно, Дягилев заскучал на техническое совершенство, безупречный художественный вкус, общее эстетство Бенуа с Бакстом... И то, что воспринималось как «полный маразм» и «полная деморализация», возможно, было временем золотым. Интенсивный фовист Андре Дёрен сменял «устаревших и утративших привлекательность». И вновь упреки, протесты, мольба внимания и денег. И все свершения, ревность, банкеты и конфликты навсегда оставались там, в том «мире искусства». И сделанное на чужбине – вялые повторы. Вялые повторы, немощь и мемуары.
___Михаил Илларионов и Наталья Гончарова, магические примитивы, разгуливающие с крашенными лицами по Кузнецкому мосту, вывалились из-под «Ослиного хвоста» да на «Золотой петушок», - видимо, русская сказка теперь обязана быть бодрящей и хамовитой. Скандальные манифестации и «лучизм» сопровождали прогулки. Попытка содеять что-либо членораздельное, костюмированное и «аккуратное» сразу оборачивалась очень плохим Бакстом. А когда-то написан был автопортрет с жёлтыми лилиями. И вот как итог, «Пространство»  - отёкшая геометрия с анемичной дугой и пузырями... Какая энергия движет траченой кистью согбенных старух! Как это порой и случается: с разрисованными и наглыми физиономиями - по молодости, жалкими и извиняющимися в нищите средь подушек у голых стен - к парижскому завершению.
___Судейкин и Глебова-Судейкина. Ученик Серова и Коровина, декоратор, театральный художник, участник всех оттенков «роз», в постановках обеих столиц; и в «Бродячей собаке», и в Академии художеств, и «Ослиному хвосту» никак без него: стремительный, всевозможный и вездесущий господин оформитель, - он и в супер эстетском, иссушённом «Аполлоне», и цветущие сказочные декорации у мирискусников а-ля Бакст-Сомов-Бенуа с активной лубочной подоплекой производились изрядно, и этот «ослиный хвост», козлоногий мотив исподволь, - особенно после дурного и знакового «Моя жизнь», где под алым пологом слепились, как пришлось нарисованные и как пришлось совмещённые, известные, театрализованные, необыкновенные и надломленные, надломленные и ломанные, энергично скученные и, как теперь мнится, почти скучные персонажи, - всё более означал свою пахучую поступь, и всё более проваливаясь в художественную самодеятельность, - воздействие ли кавказских лихих революционных годин, динамика личностных глубин ли тому виной, - переместился в Париж, где на помин: трещотки, трапеции, наклонные плоскости, сетки, утюгоподобная героика и костюмы из бумаги. К развязке - Арлекин и Пьеро, double self-portrait и оставшийся творческий скарб для «Метрополитен опера». Знал славу успех и богатство, узнал и забвение, как говорили поэты в те годы. Главная Коломбина, по совместительству Психея, Козлоногая, одна из первых манекенщиц, второстепенная актриса и отменный декламатор, звезда домашнего театра, которым стоило бы и обозначить все эти подвалы и привалы, обожаемая и рафинированная, многажды отражённая в живописи, героиня бесчисленных стихов и заунывных поэм была с ним обвенчана. В доме Адомини прозвенело их счастливое время. Порхала птичкой, среди птичек в съёмной парижской квартирке в одиночестве и нужде в скоротечной чахотке и канула.
___Вера Боссе-Судейкин-Стравинская, одна из тех всеобъемлющих женщин, которым выпала доля и сила любви, терпения и саможертвенного благоустройства избранных, пришла на смену кустарной Терпсихоры. Оставив карьеру успешной киноактрисы, явилась на пути скитаний мастера-оформителя с правилами, которым должна следовать истинная подруга-жена: заставлять художника работать, любить работы его не меньше самого, зажигаться замыслами и знать значение этих работ, держать работы эти в порядке, следить за инструментами, уметь смотреть картину часами и наконец, быть физическим идеалом, а значит вечной моделью. Обуздать приапизм избранника удалось, а вот упорядочить рабочую жизнь творца времени не хватило: Дягилев знакомит с Игорем Стравинским. Спустя почти двадцать лет, вступает в официальный брак и, почти не разлучаясь, рука об руку - следующие тридцать. Роскошная «лупоглазая» дива и глистоподобный гениальный композитор. По заказу Дягилева делала костюмы для балетов его труппы.
___Александр Головин, «козырная карта» первых парижских сезонов - этих сезонов «Борис Годунов»; в «Мир искусства» вошёл с московским шлейфом Абрамцева,  давно и вполне состоявшимся, с годами за спиной и большим опытом театрального декоратора, художником Мариинки, которой так никогда и не изменил, спокойно деля работу между театром академическим и антрепризой; «хвалу и клевету» принимал вполне равнодушно, и всегда сопровождала неуклонная поддержка и реклама со стороны импресарио всех времён и народов; лишь А. Бенуа ревниво шипел и метал критические молнии по журнальным страницам, большинство из которых Головин принимал со смирением. В молодости франт: элегантные манеры, нежный голос и кольцо с бриллиантом на мизинце. С детства музыка и литература. Учился и архитектуре, что и отразилось через времена в острых перспективных ракурсах его блистающих декораций. После смерти матери - годы нужды и почти  бессмысленной работы подмастерьем. Но и поиск себя. И всё же - Поленов, Васнецов, Коровин, учителя и наставники, выводили в свет: Всемирная выставка в Париже!.. Представили  Врубеля, отражением которого и выпало воплотиться, солнечным и безупречным, - мозаичность, письмо драгоценным кристаллом, без срывов и погружения в бездны. Идеальный музыкальный слух и идеально воплощённые приёмы сценических идей реализовались в активно выраженном цвете, изощрённой атрибутике пейзажа, - сияющая голубизна Элизиума, душные сады Кощея или зелёное царство Эроса, - в изысканной архитектуре. Всегда чистое искусство и никаких сопутствующих организационных мероприятий. Добычину запечатлел... Смерть матери и главного учителя – Елены Поленовой  переживал тяжело, уход жены с тремя детьми  после трёх лет счастья – прямой удар в сердце, окончательно надорвавший...  Потому вторая часть жизни - Царское село, подальше от бурь. Новая Советская власть ценила мастеровитость и талант, всячески пытаясь «сагитировать». «Соловей» в плотных слоях Гражданской войны несколько поперхнулся, «Евгений Онегин» и «Отелло», существенно не изменяя стилю, чувствовали себя уже почти комфортно. Станиславский и МХАТ. Участие в больших Государственных выставках. В политических оргиях замечен не был. Так до последнего часа в болезни и боли по нарастанию неизменное великолепие и сила букетов, портретов, верной жизни. «Народный артист РСФСР».
___Сальвадор Дали – и исключителен, ибо себе неизменен, и с его Гала у него всегда всё было в полном порядке; в «сезонах», как ни странно, не отмечен. 
___Пабло Пикассо и исключителен, и участвовал, - загнав в кубизм «Парад» вездесущего Жана Кокто и гимнопедического Эрика Сати  (здесь недоразумений с авторством удалось избежать) и, не смотря на бешенный норов русского импресарио, – ногами порой потаптывал непонравившиеся рисунки, - в часы расположений под чарами обаяния магистра организаций вошёл во вкус и оснастил кубатурой ещё пяток балетов.
___Николай Рерих и участие принимал, и страстей авторства не избежал, и путь свой завершал Гималаями неизменно имени своего союзов, предприятий, объединений и отделений, уложений и фондов, институтов, пактов, сект, лиг и лабораторий, одним словом, сообществ, в обязательном порядке исторгающих сонм именных же: очерков, монографий, диссертаций, грамот, орденов, звёзд, прочих наград, и даже целый небоскрёб впридачу, - разве что с «нобелевкой», как не бился, не заезжал, не взбадривал бесчисленную свиту – не задалось. Президента Рузвельта соблазнил, на время... Госдеп и товарищ Сталин – не поддались. «Весна священная» - привнесла сумятицу: Нижинский ли в процессе постановки кристаллизовал идею; Стравинскому ли явилась во сне; Рерих не за неё ли получил гонорар... Каждый воспринимает мир по-своему. В любом случае, ответственный за художественную часть к этому времени был вполне титулован: параллельно юридический факультет университета и высшее училище при академии; из-под драгоценного покрывала Куинджи его дипломный «Гонец» в ночи с шестом по речной глади (как вариация: «Ночной дозор»запомнился в галерее знаменитых академических свершений) приобретён Третьяковым; с напутствиями Стасова, Иоанна Кронштадского, конечно же, судьбоносная встреча с Львом Толстым; с двадцати четырёх лет – помощник директора, секретарь, редактор журналов, директор, член правлений и советов, академик и даже почетный председателем Совета женских курсов высших архитектурных знаний. Вполне слабый, почти беспомощный рисунок на первых курсах к окончанию ученичества преобразуется в уверенную, острую композицию в активном цветовом решении в «актуальной теме» - История Руси: ладьи, копья, хоругви, покатые стены и башни, кресты и ангельские крылья; «мирискусническая» роскошь и истинно художническая одержимость символом; облака и горы укладывал как пашни, воины и богатыри, изобретательно вплетенные в необозримый пейзаж: вполне великолепный русский модерн и увлечение русской иконой, и смешение одного с другим… Освоены все виды техник всякой живописи, - и первые, конечно же, масштабные путешествия, пока по русским городам, и соответствующие археологические изыскания как первые «научные» костыли. В этот критический момент поиска оснований произошла встреча с «Ладой, спутницей и вдохновительницей». Родители запретили консерваторию, дабы не увлеклась идеями социальных революций, но от революций духа уберечь не смогли. Обвенчались тайно в церкви Императорской Академии художеств, в том самом месте, где впоследствии самодеятельные драматурги будут распивать дешёвый портвейн, сочиняя и претворяя. Место встречи рериховедами отмечено памятным мемориалом. Спутница и «Ведущая», автор Агни-Йоги, синтезатор, маг и острильный медиум, доверенная учителя Махатмы и переводчик «Тайной доктрины» (в Сочи однажды во время оно пересеклись с другом-музыкантом, и в номере на тумбочке  обнаружился том о тысячи страниц: с фото злобно бачила одутловатая Бабариха, и божественный разум как тут, и высочайшая мудрость, и разновидности Будды, - и многие числовые исчисления тех или иных синкретических манускриптов, утраченных и таящих сокровенные знания самого начала происхождения человечества, и сам оккультизм, и синхронические таблицы Манефона наводняли тяжёлые листы… как же всё это возможно вобрать, подумалось… поэтому не удивили лет наддать спустя его переводы Путеводителя по жизни и смерти и даже самой Бхагавадгиты… за окнами плескалось море, звенели детские голоса), она же, упорный интерпретатор и продолжатель, Мастер автоматического письма, одарила мир учением «Живой Этики», где в фокусе напряжения токов уносится Дух в вихре Вечности, где нити лучей Беспредельности, эра Огня и сияние Матери Мира (к матери такой-то летит с переводом на немецкий скорее всего вся смысловая парадигма!). Где ритм космической энергии, биение пульса и высшие сферы, когда вопиет дух человеческий на тесной коре. И дыхание Космоса гармонизирует Начала и преодолевает самою смерть. И Огненный человек новой расы, знаменосец войны летит на огневой колеснице, не замечая раздавленных червей… Иерархи света и высшей воли… тотальная дисциплина как залог мощи… кладбища должны быть  уничтожены, как рассадники эпидемий… библиотеки расчищены… домашние животные изъяты… Я торжественно утверждаю, когда дам миру новое Учение. Каждому украсить эволюции ход… Когда-то милая мышка с печальными глазами гойевской герцогини, как итог – йоговская жабья пасть ненасытной жажды господства и словоблудия: уста высказывают только мысль человека, лицо – мысль природы… Одноимённый храм и город под ним так и не возник в Алтайских нагорьях. Кремль великой свободы, высокой красоты и глубокого знания так и не был воздвигнут. Тысячекилометровые экспедиции и бессмысленные трактаты. Сыновья неустанно живописали родителей: добротно отделанные портреты, где среди книг и скал «величайший пророк красоты» и его «Ведущая», благотворительница, монумент, белобородый идол, столп и набеленая пророчица «нью-эйджа»; скупая атрибутика духовных знаков, торжественный покой и неумолимая сосредоточенность, отчасти, управляемо и упрямо соскальзывающие в лакированный кич. На драматическом изломе «смены вех» Российской истории, по дорогам паломничества на Запад, уже о ту пору в стремительном и лаконичном приёме этюдов карельских озёр и американского каньона случилось найти личный Тибет: полупрозрачные призраки, графически отточенные силуэты, выверенные отношения холодных и тёплых… Но и, как же без, горные пейзажи с необязательными и дурно исполненными персонажами плюс  примитивно поданой идеологией. «Тонкие материи» с посланцами Юпитера и Венеры… Будда, Христос, Ленин… Ленинградские Махатмы нищенствующего российского постмодерна пол века спустя под картонные фанфары очередной революции в свою очередь станут проводить Научную теорию, вскрывающую и объясняющую структуру грибницы обыкновенной как схематичный конструкт революционного броневика, того самого, с коего взывал к российскому пролетариату только что распломбированный вождь, из чего неопровержимо следовало, что Ленин Владимир Ильич – гриб. Типа, расставались с прошлым, смеясь… Приватизация, Секвестр, Дефолт. У гималайских витиев всё было серьёзно — последователи ковались; оттачивался канон; грудился синтез наук и религий; созидалась Грибница Всемирная… Мандала, мантра, камасутра. И вера, что с российских земель будет явлена миру последняя Истина, не оставляла до дня исхода. И вся эта научная эзотерика, прочая антропософия, психоэнергетика бодрила и напрягала ток, и не потому ли и в последний год пустынные ломанные грани форм с наплывом небесной волны стреножат плоскость, и имя им - легион. И синие, красные призраки вдруг возникают среди, множась гаснущим отсветом, растворяясь прощальным знаком, что однажды оставил, явившись впервые, «Ангел последний».