___Титаник «Русских сезонов» меж тем прихотливым маршрутом рассекал просторы Атлантики. Сергей Дягилев своим барством и сибаритством восхищал Серова, пустопорожним меценатством раздражал Бенуа; вечерами бывал Стравинский в обнимку и с выпивкой, днём - отчаянная ругань из-за денег и контрактов… Скандалы, разрывы, разделы и выходы перемежали сезоны… Навечно канули времена, когда после статьи в журнале один художник, из передвижников, охарактеризованный как «балласт», кардинально менял колористическую концепцию, тему вообще; другой, академист, - чорт попутал когда-то заглянуть в синагогу иль списать, как бытуют «жиды-контрабандисты», - после признания его наихудшим, вешался. Со страниц которого провозглашалось, что бизнес должен лишь поддерживать, а никак не направлять, что художественное произведение не продукт рынка, и художник наедине с ним… Сам журнал сгинул… Мода диктовала закон, в балет пришёл авангард, и танцоры встали на головы. Труппа выраждалась в иностранных артистов с прилепленными русскими фамилиями… Андре Дерен уступил место «орфическим» Роберу и Соне Делоне, которых сменил глубокомысленный Матисс с его принципом чем меньше, тем лучше; магически выдохшийся Де Кирико закосил антураж каким-то беспомощным знаком, под завязку... Охладев к своему детищу, сражаемый фурункулёзом, диабетический Дягилев продолжал энергетически курсировать по Европе, - встречался, строил планы, фонтанировал новыми прожектами, арии напевал и фрагменты балетов былых... С диетой отношения не сложились... «Венеция – постоянная вдохновительница наших успокоений». Grand Manner. Гранд отель «Des Bains». Смерть в Венеции. Похороны оплачивали, оказавшиеся рядом, королевы Парижа, собирательницы великих мужей, покровительницы, верные и в этот час. Две подруги везли на погребальной гондоле тело героя к единственному острову.
___Миси Серт, Мария-София-Ольга-Зинаида (Киприановна) Годебская родилась в Царском селе, где отец, польский скульптор и профессор императорской Академии художеств, участвовал в реставрации императорского дворца.  
___Хосе Мария Серт, будучи третим мужем Марии (Миси), соответственно Серт, участник Дягилевских сезонов, старший товарищ и теневой учитель воплощающего сюрреализм, -  виртуозен, техничен, но слишком театрален и вполне из семьи богатых промышленников, чтобы дерзать эпатажным жестом, - был авторитетен, просвещал об основах творчества, например, мгновенное восстановление сил художника, «сон с ключом в руке», а именно -  до звука от падения ключа на подставленное вверх дном блюдце; но из другого опыта, сон, не менее эффективно возмещающий силовые утраты в период итальянских многочасовых блужданий, – это прикрытие век на алтарь в храме до падения на грудь головы дважды…
___Миси, пианистка, жившая уроками, но и выступавшая; выходившая замуж с видом на дворец Тюильри, (там, в саду, за водной гладью, где экседр с постаментом и античной девой в позе, утками там-сям, средь поросли хорошо затеряться, на металлических креслах-качалках вздремнуть на пару минут под бурыми ватными тучами, сил тех самых набрать, дабы продолжить поход); «Королева Парижа» с девичьим обликом на десять жизней; модель и прототип Большого искусства – многих знаменитых холстов и сотен убористых бессмертных страниц; Большие поэты ей посвящали стихи; хозяйка салона, гости которого – не счесть Великих имён; благодатный источник восхищения и вдохновения для своей подруги 
___Габриель Бонёр «Коко» Шанель, дочери ярмарочного торговца и прачки. Кто из приюта через католический пансион, с задатками швеи и певички кафе-шантана в аристократическом замке превращается в модистку, модельера-дизайнера в жемчуге, бриллиантах и идеях отличных спутников жизни её «горячего маленького тела». Дизайн флакона и шляпные творения, списанные по случаю, - и на первых шагах всего лишь как развлечение, - становятся коммерческим предприятием. Парфюмер из России Эрнест Бо помогает создать знаменитые Шанель №5. Аромат Musia Chanel навевает соответствующую атмосферу «Русских балетов», закулисных запахов пудры и театрального грима. Маленькое чёрное платье сменяет корсет и пышный кринолин, а сумочка на длинной цепочке через плечо – несносный ручной ридикюль. После сотрудничества с разведкой Абвера возвращается в мир моды твидовым костюмом с накладными карманами; спонсирует Дали, Пикассо. И только мини-юбки на закат в парижском номере отеля «Риц» останавливают этот триумф таланта и воли.
 ___Великолепные женщины сопровождали бренные и титанические мощи. Подавляемые и повелевающие; очарованные души; вдохновляющие возлюбленные, организующие пространства и пути; им посвящали поэмы, симфонии и куплеты.
___Альма Малер Верфель, мировая гранд-дама, магическая женщина, вдохновительница творцов, муза, музыка, стихия. Отец Эмиль Якоб Шиндлер, художник-пейзажист, - плотная живопись общего колорита с подробным рисунком, композиционно отчасти намекающая на остроту сецессиона, - после некоторых сложных лет обретший полное признание, и как следствие – венские двор, академию, апартаменты, стулья. Младая дева получала воспитание, проводя время за книгами, роялем и в мастерской отца, средь живописных миражей в монументальных рамах, в беседах о возвышенном; вращаясь средь избранников культурной столицы Европы, попутно расцветала, проникая в салоны, обязательно покоряя каждого встречного-поперечного. 
___Густав Малер, в расцвете мужеских лет и успеха, главный дирижёр, директор и реформатор Венской придворной оперы, основное звено поствагнеровской пятёрки, всеобщая всесословная знаменитость, обнаружил этот распускающийся бутон вполне обречённо. До конца сверх успешной и роковой карьеры так и не смогший вывести личный симфонизм из-под спуда предшественников, к этой счастливой встрече уже вполне осознавал свой дар, напел свою песенку. Стихи, созвучные настроению, размышлениям, обретали Небесную жизнь, развивали музыкальные темы: сказочные, в первую пору, похороны, лёгкая ироническая жалоба не от мира сего, её утренний звон, отражаясь эхом по разделам и частям, изливались, как из волшебного рога... По жизни уже сложилась история, где непрерывная борьба за место у пульта и вполне настольная - Критика чистого разума; когда-то будет зачитывать сии непробиваемые страницы во время предродовых схваток навечно возлюбленной, дабы отвлечь! Однажды автором сих баснословных скрижалей в период выборгской изоляции под хрустящий снежок в магазине грампластинок был обнаружен конверт, где строгий и задумчивый лик в три четверти, в пенсне (тщательно выбритый  симфонический Чехов, - одногодки!), при массивном галстуке, на фоне живописных пятен, - первая встреча, кажется, через Висконти по финскому ТВ, которое при определённых усилиях отлавливал местный телевизор, и теперь продолжалось знакомство - Четвёртой, прозрачной и «примитивной», где хрупкий Рай земных грёз и детская новогодняя ёлка на небе, и длилось через года с новыми альбомами и звучат сии всплески по сегодняшний день... И около века до совсем юная Альма своим чудесным явлением завершала Четвёртую, ввергнув Художника в счастливую немоту и оставив его центральным творениям числом три чистую стихию звука, солнечное море «Адажиетто», горы, утренние уединенные сочинительства, совместное музицирование, самозабвенное чтение и перепись партитур, купания в озере, многочасовые прогулки и письма, письма… Но что-то, некая страшная сила, та извечная глубинная форма великого соблазна подвигает в абсолютно счастливое время писать трагическую симфонию, - марш Судьбы, звенящий, то вкрадчивый, как поступь той самой, кладбищенская похоронная медь вразвалку, вопль, глухие удары по гроба, - в то же безоблачное лето семейного покоя завершать «Песни об умерших детях». И блеск дневного света Седьмой уже не спасает от «пляски смерти» ночного каприччио… Аскетическая «Песнь о земле» явилась в мир как рефлексия теперь на личную трагедию, как отзвук и плач из руин: пустеет сад, жизнь коротка и темна, как темна и смерть, час близок, но вечно и без нас цветёт земля в каждую весну… В отстроенной на этот случай «времянке», на холмном отдалении, в процессе писаний простирался на полу, прислушивался к гулам в земной утробе, подслушивал, в слезах. Наедине с пустотой... Сердце изъеденное ангинами, судьбой, симфонической игрой со смертью… Дирижированием возвращал себе здоровье, якобы… Прожорливый Нью-Йорк и концерт новой итальянской музыки в Карнеги-холл, с высокой температурой, последний. В прекрасных историях жизней ушедших времён иногда вдруг слышится почти неуловимый отзвук и отсвет сиюдневно проходящего и преходящего. Это всего лишь некое слишком отдалённое подобие, и мы ищем эти трудно уловимые черты образа, который так хорошо знаком, который может принадлежать лишь избранному. Но избранными бывают в младые лета. А молодым быть в иные времена не очень с руки. И может ли кто воскликнуть: «О, если бы я мог исполнять свои симфонии через пятьдесят лет после моей смерти!». 
___Вальтер Адольф Георг Гропиус, основатель архитектурной школы Баухаус, один из в священной тройки главных учредителей современного панелестроения, определил развитие архитектурный формы в стране Советов периода «развитого социализма», - поэт бетона и стекла, эстетик рациональности. Молодой, красивый, статный, Зигфрид, Тристан, с перспективами и безупречной генеалогией. И всё же, во главе – дар. Именно только творчески одарённый мог стать объектом эротического влечения Альмы Малер, будущей - Верфель. Потому-то и образовался параллельно, как дополнение строгой форме, огнеподобный живописец.
___Оскар Кокошка, метущийся, набросился с предложением позировать, то ли с поцелуями, то ли сама притянула молодого эмира эмоциональных искусств: портреты, рисунки, в том числе и фантазии на тему любовных страстей и мытарств производились за приливами и отлучением; по наказу возлюбленной написал большую, исполненную экспрессией, «гениальную» и некрасивую картину, и безумный приятель-поэт, зайдя по случаю, прищурившись, изрёк: «Невеста ветра», - вихрь, уносящий объятую пару в маслянистые покрова. Так живопись во имя любви разбивает форму и подобно бабочке, высвободившейся из кокона, выпархивает в пустоту; узор на крылышках вибрирует, рисунок трепещет, и льётся краска из стакана – брызги и потоки кружат и смазывают карту, её будни и катастрофы избытком всеохватывающей энергии. На вырученные деньги от продажи  экспрессионистического полотна раздобыл лошадь-полукровку, дабы на войну снарядиться, подпитать творчество криком и болью, - но и не без настоятельных призывов и понуканий возлюбленной отбыл, ибо достал. Ибо зов, кровь и здравомыслие вступили в свои права. Испить из чаши Грааля призывает инстинкт очарованной души! К архитектуре! И осталось бедняге довольствоваться заказанной куклой, сшитой как бы по образу и подобию утраченного предмета страстей, и вошла эта кукла в Историю искусств первооткрывателем последующих эротизированных деформаций, пошла разгуливать по книжкам, витринам, прямиком в поп арт. Вот только очередное счастье прообраза длится недолго, ибо вся эта «Новая вещественность», рациональность, функционализм, массовое жилище и социализация вскоре оказываются вдруг такими чуждыми... 
___Франц Верфель, третий и последний, позитивный прозрачный поэт, писавший о лицах с летящими улыбками, радости дружбы и счастливом мире, заседатель кафе и соорганизатор пацифистских сообществ, призванный на Восточный фронт в отдел пропаганды, где якобы исподволь пропагандировал пацифизм, послевоенный романтический революционер-марксист, кто, повстречав свою музу, - обожаемую по возрастающей до последних мгновений, - обратился в трудягу-романиста, под вящим сопровождением плодящего морализаторские бестселлеры... 
___Альма Малер-Гропиус-Верфель,  председатель Mahler Foundation; влюблялась и служила избранникам, по очереди и, случалось, попутно; от переизбытка чувств падала в обмороки; переносила тяжёлые роды, потерю мужей, смерти двух дочерей, беспорядочные выкидыши и аборты; на протяжении всех лет в сопровождении поклонников и Бенедиктина; почём зря частила «гнилую еврейскую кровь», из опыта, или идиотически противореча оному, и всегда окружаема друзьями-интеллектуалами, видимо, отчасти соглашающимися, или просто принимающими экстравагантные эскапады; симпатизировала Муссолини и бежала от Гитлера, определив последнего как типа с испуганным лицом, способного на многое; в родную Вену так и не вернулась; меняла континенты и покоряла встречающихся на пути без разбору профессий и лет; не смотря на то, что со временем отёкшие формы с тщательно уложенным, диковатым барашком на темени стали представлять некий симбиоз бывшей королевы мюзик-холла и домомучительницы Фрекен Бок, силу магнетических чар не утратила; остроумный собеседник и бескомпромиссный мемуарист; в молодости подающий надежды композитор и красавица с осиной талией и роскошным бюстом, с чьих девичьих невинных губ однажды сорвал первый романтический поцелуй сам
___Густав Климт, бог сецессиона и творец «Поцелуя», популярнейшего в миру и считающегося эталоном «прекрасного» на постсоветской и современной расейской уличной панели. Гениальный сгусток венского искусства; стойкий; чудаковатый; аутентичный, якобы, – мужиковат, в прищуре с хитрецой, немногословен, всегда в блузе, когда вокруг в котелках. И всегда среди баб, только их и живописал: в прихожей очереди натурщиц, от коих череда детей, и гряда состоятельных еврейских благодетельниц по жизни творческой и временам отдохновений; практиковал промискуитет, что, конечно-же, соответствовало стилю «прекрасной эпохи», одному из, на выбор, характерных качеств, присущих «фин де сьекль», концу того самого века, что в цветах зла. В домашней обстановке содержал тыл в виде матери и двух сестёр, истеричных. Начинал в бригаде трёх талантливых и рьяных, бравшихся за всё и пиаром не пренебрегавших; успешных, расписывающих холлы точёными красавицами в тонких материях или в тяжелых тогах, стремительно отделанных элегантными манекенами в эффектных позах; тортоподобные занавесы собранием наяд наполняли. И стиль этих росписей, казалось бы, итожил бесповоротно, универсально и виртуозно всё бывалое до и после Рафаэля. Так бы счастливо и плодоносил, но после внезапной смерти младшего брата, незаменимого напарника и товарища, впал в депрессию, - мир изменился, а весь этот обожествляемый прерафаэлитизм мгновенно набил оскомину. Темна тайна наших одиночеств, другие пути выбирают они. Идеи, смыслы, их метафизические сущности стали воплощаться в ромбики, клеточки и кружочки, вбитые в плоскость, пузыревидные образования, графически заправленные, преимущественно инфернального характера фигурами, измождёнными недугом, негой томления и приторным плетением неведомых одеяний; от благородно блеклых сумерек сдержанного колорита - к открытому цвету с декоративными уплотнениями, - золотую поталь и полудрагоценные камни, впрочем, позже сменяет полупрозрачный, почти примитивный мазок и знак, множественный и утончённо точный. Общественность, как ей и положено, неиствовала. И с этого трагического рубежа - всегда в стороне, в противостоянии и всегда раскупаем, теперь почти истерично.
___ Франц фон Мач, третий сотоварищ, утратив командную струю и обретя полагающиеся инерционные уложения, взошёл в педагоги, отложил на смертный одр Франца Иосифа свой сецессион и удалился на оставшиеся четверть века в виноградники соцреализма.
___Карл Молль, соучредитель Венского сецессиона; основатель галереи Бельведер, отличный пейзажист, элегантно отвечавший актуальным стилистическим тенденциям; неустанно пестовал и опекал Климта; ученик Шиндлера, после смерти учителя, занявший его место и ставший отчимом Альмы; когда-то пропагандист Ван Гога - в наипозднейшую старость наиубежденнейший нацист, - при подходе Красной Армии покончил собой, вместе с дочерью и её мужем.
___И югендстиль, и сецессион Третий рейх успешно использовал в качестве репрезентативной силы: скупая и реквизируя подобные произведения, полнил музейные фонды. Но разделять нордическую силу и упадническую немощь дегенеративного сходу не всегда удавалось.
___Эгон Шиле - молния в доме мёртвых: железная дорога, безумие, сифилис и испанка, в те времена косившие почище ковида, - испанка сожгла и жену на сносях и самого, двадцативосьмилетнего в творческом апогее моложавого старичка, - повезло с дядей: Венская школа искусств и Академия изобразительного искусства; словно в предчувствии краткости отпущенного - тут же персональная выставка и выставки в ряду величайших персон постимпрессионизма, к двадцати - уже состоявшийся художник, обретший свой стиль, язык. Подростком с ворохом рисунков подловил своего идола - Густава Климта с самонадеянным предложением обменять их все на любой листик от маэстро, автограф был тут же подарен, а всё с собой принесённое – выкуплено. Так обрёл заботливое крыло, эгиду. Влияние – уже было. Достало демонстрации дара – не пришлось обычным порядком размазывать сопли о нехватке материнского внимания и тяжёлом детстве. Из этого детства - отличные этюды пейзажей, в некоторых из которых уже пружинит будущая линия Шиле, и немногим позже - портреты вполне себе expressio живописи, в дальнейшем в экспрессию формы воплотившиеся, - и полное отсутствие какого-либо ребячьего лепета. «Монахиня и кардинал», стиснутые красным и чёрным, ещё посматривают боязливо в сторону кумира и покровителя, но уже в совершенно самостоятельных пластике и рисунке; в мужском образе отныне обязательный автопортрет. «Половой акт» сплюснутых и переплетённых - чистый Шиле. Зеркало – благое поле, в котором отражение капризного эго, его загибы и извивы, где и девки в исподнем и без, и этот самосозерцатель среди, фанатически погружённый в телесное, очарованный поворотами и изломами, жеманный Микеланджело сецессиона и самый дисциплинированный натурщик; находящийся в процессе и повествующий изнутри маньяк. Его незатейливые женщины - из худосочной «обнажёнки», и той из них, кто составляла жизнь - изменил, женившись на мелкой буржуйке с трудноразличимым, но всё же респектом. За что и поплатился. Всё, что хотел и мог сказать - сказал. С перебором. Гипертрофированные суставы, острые ракурсы скрюченных и перекрученных конструкций, остовов, их составляющих членов, сведённые манерной судорогой кисти рук; узловатые эротические конструкты, иссушенные и изничтоженные острым рисунком,  условным полем отчасти академического этюда; фрагменты  тканей, оборок, тряпья и частых чулок, чуть прикрывающие разъятые пахи и впадины; задранные юбки и изобретательно вывернутые наружу половые органы, гипертрофированный язык чресел,  навязчивые наплывы и складки кожистых наслоений; порнографическая репрезентация и художническая остранённость; сексуальность, истерзанная графикой и жестом; эрос и тонатос позы и прозы быта; расклады и разложение плоти, омертвление, угадывание смерти, уже обречённые эмбрион в утробе и само вместилище; деформация тела и диффамация образа, весь этот телесный гон с некоторыми отступлениями к декорации сумеречного пейзажа и истончённой растительности плотно утрамбовали эту скоротечную, по природе и принципиально эстетствующую судьбу. В нацистских списках дегенератов.