___Микела́нджело ди Лодо́вико ди Леона́рдо ди Буонарро́ти Симо́ни, величайший созидатель всех времён и народов пережил чуть ли не два десятка пап, каждый из которых с ним вёл диалог, и все прочие сильные мира сего, если не трепетали, то, во все времена вплоть до истребительных мрачного Карафы, ценили и понимали этот сошедший с небес гений. Вот пример почти идеальных отношений:  Художник – Власть.
___Павел III, возглавив борьбу с Лютеранством и проведя  реформу папской курии, поднял пошатнувшийся авторитет Ватикана, вдохнул новую энергию в священное дело распространения католической веры. И потекли в римскую казну реки инвестиций, и зацвёл вскоре Вечный город красотами барокко и рококо. Именно этот «последний папа Ренессанса» курировал окончание «Страшного суда», и он же в последствии направил титанические стопы стареющего гения на главный холм древнего Рима  - Капитолий. Продолжая политику могущества папской теократии, именно он стал инициатором идеи переориентировать центр нового универсума с античного форума на Ватикан, будто бы указуя на триумфальный финал героического пути, – собор святого Петра. И было сотворено очередное чудо, все герои которого: трапециевидная площадь в каре трёх палаццо, Сенаторов – на основании трапеции по оси движения, Консерваторов – справа и, не прогрессистов, либералов или демократов, а Нуово – напротив; ордер в виде пилястр на два этажа – этот приём будет применён и в будущем грандиозном соборе, – скрепляющий все фасады в единое целое;  лепестки узора в форме овала, расположенного в плоскости и по оси площади в направлении к Капитолию, в ракурсе работающие как динамический круг; расходящиеся по сторонам трапеции фасады трёх дворцов и  расширяющаяся в подъеме лестница-пандус, ведущая к этой трапецеидальной коллизии, -  все они создают странное ощущение искаженной перспективы, когда расстояние до объектов визуально сокращается, и всё пространство по мере продвижения, смещаясь, деформируется, когда время будто бы утрачивает свой неумолимый отсчёт. И в центре этого драматического апогея административного торжествования в качестве апофеоза - конная статуя философа-императора Марка Аврелия, по недоумию христианских воителей – попутали со святым Константином - единственная из античных памятников подобного рода оставшаяся невредимой.
___Микеланджело, этот новатор от архитектуры не только трансформирует ордер, преобразуя тем самым плоскость стены, но и, следуя тому или иному приёму размещения в пространстве объектов, так или иначе их моделируя, придает этому пространству динамический излом и напряг. Этому стилевому провокатору, мастеру визуальной манипуляции, реформатору архитектурного языка и создателю новых принципов архитектурного мышления не стены бы раскрашивать на злобу мракобесам или в усладу постиндустриальным ротозеям да высоколобым паразитам-краснобаям, а архитектуру делать, объемно-пространственные композиции вершить, города строить, в коих свои скульптурные изваяния размещать. Может тогда и до Санкт-Петербурга дожил, в котором многие итальянцы созидали, - оставил бы что-нибудь на память…
На ступенях, ведущих к базилике Девы Марии  (Basilica di Santa Maria in Aracoeli),  хорошо сиживать, прикладываясь к вину,  и наблюдать закатный Рим, - внизу слева, поднимающуюся к лучшей из площадей и погружающуюся в сумерки кварталов, лестницу Cordonata, торжественную террасу с Диоскурами, по которой в стороны по балюстрадам мраморным эхом - Трофеи, Императоры и Аппиевы столбы, -  далее по via d’Aracoeli пройти на Piazza del Gezu , налево при кафе обнаружить столик и от-туда из полумрака наблюдать за тем, как мирно беседуют, повстречавшиеся на фоне бледного, волнующегося фасада, 1-й Генерал Игнатий де Лойола, основатель ордена иезуитов, - когда-то храбрый офицер, «внимательный к своей наружности, падкий на успех у женщин», потом ничтожнейший монах и пилигрим, теперь первый служитель Иисуса Сладчайшего, в будущем ставший святым, -  и некто в хламиде, в жидкой, лохматой бороденке, с перебитым носом и печальным взглядом в упор. А впереди - пространство собора Святого Петра, его купол, мост через Тибр… Так  догорал Ренессанс.

___В апогее грандиозных ватикановых анфилад, во времена великих триумфов и при первых чуть уловимых отсветов прекрасного угасания несколько севернее ландшафта Арно и Тибра уже зарождались и зрели расплескиваясь письмена действительно масляной живописи. Этой подвижной, проваливающейся в бесконечность субстанцией одарили человечество не камни Рима и не его штукатурка, не Балтийский бриз Голландии или Германии (и  ван Эйк, и Дюрер, конечно, первопроходцы и изобретатели, но это, при всем мастерстве в тонкости отделки фактур и композиционных изысканий в линейном пространстве, скорее «мёртвопись», мумии в парче и на фоне), и даже не пещеры Афганистана (есть данные, что первым масляными красками в VII веке было сотворено изображение Будды!), - эту жидкую, такую изменчивую и ускользающую материю подарила человечеству  венецианская лагуна, бирюзовая «водичка» Средиземноморья, - конечно же, её пена, из которой выпорхнули и рассыпались по холмам и долам, устланным шелками и парчой, нимфы, Венеры, Данаи, Европы, Елены… Женский образ выходит из плена титанических сивилл и иделических мадонн, обретает живую плоть, огнь страсти и всепобеждающий эрос. 
___Искусство живописи выплеснула пляшущая по волнам Венеция и волнующиеся среди дерев, рук и зеркал, ставшие теперь такими соблазнительно манящими, обнаженные во всех смыслах образы её героинь.
___Джорджоне, Тициан, Тинторетто и «примкнувший к ним» Веронезе как зеркальное отражение более старших главенствующих на семи холмах «членов правления». Предтечи - титаны, декораторы и изобретатели, последователи - живописцы и композиторы.
___Вековая мастерская семейства Беллини и несчастный Карпаччо!
___Джованни Беллини – самый талантливый и плодовитый из сыновей Беллини Якопо, основателя мастерской и ученика готического и золотого Джентиле да Фабриано, и сам Мантенья у которого - в зятьях и в друзьях заодно у Джованни, кто не стеснялся учиться, брать, перенимать, что по силам, у своего товарища ровесника, - копировал в свободном известном приёме, и от которого оттолкнулся, как от твердыни, и поплыл с первой кистью Венеции наперевес, - и архитектонической интонацией так до последних долгих лет нет-нет и проявлялось там-сям это влияние. Но ряд отличных портретов в три четверти – сугубо личное: и спустя шестьсот лет из каждого угла – дожа Леонардо Лоредано, и поздний, завершающий и в пике совершенства утончённого эстетства и умудрённой печали, – Фра Теодора да Урбино. Великолепная Пьета через два пояса листвы и каменьев с молниями дорог и с крепостью на дальнем плане уже от друга Андреа. Опьянение Ноя, - словно бы не рука маэстро – динамичные и волнообразные композиционно и пластически, движение пятен переплетено и сплетено в единый великолепный узел, и по письму с его мягкими касаниями напрочь опровергающее сам дух кватроченто, который эта мастерская и воплощала. Умел, видимо, вдохновить,  привлечь талантливую молодежь, не боялся ценить теснивших, учиться. Ибо сотворённая немногим раньше как завещание и итог -  подробно, изощрённо и многозначительно – «Священная аллегория» - вылилась в перегруженный, узловатый пейзаж, где водная гладь ледяным стеклом режет дальние планы: за горами, за лесами да под небесами заветный замок возвышен и нелеп, дерева по откосам скалистым клубятся и попытки сцен по тощим берегам этого льдистого водоёма - влюблённая пара, отрок с ослом, путник с древом, в красной рубахе философ средь домашнего скота подперши чело и единственный по настоящему удавшийся персонаж - кентавр, пластически растворяющийся в стене, в почтительной задумчивости наблюдающий нисходящего по ступеням старца-монаха-святого в черноте и с неколебимым решением покинуть сей постылый мир; жёсткая геометрия террасы на переднем плане, в которую вклеены никак не взаимодействующие ни с пространством, ни, тем более, между собой, персонажи, бессвязные истуканы повествующие о сокровенном - кто стар, кто молод, мудр или просто богат, - очерчивает глубинные тайны Художника! - не настолько был немощен во время оно, как можно догадаться, чтобы кого-либо подпускать к сокровенному. (Впрочем, нечто подобное к концу XIX века появится на полотнах французских символистов, а Илья Ефимыч будет ходить вокруг да около, отплёвываясь). Попытка «Венеры с зеркалом» также обернулась полной неудачей, - за учеником своим Тицианом поспеть уже было не дано. Но, - овеянный всяческой славой и в звоне труб медных и Всемирных, дерзал, учил и учился, жил… 
___Витторе Карпаччо! Один из учеников. С дистанцией в тридцать лет, своей школой, славой, беспорядочным «Распятием и умерщвлением десяти тысяч»; главное – Венецией, венецианками, Чудом Венеции, - именно своей историей! Но ничего не может быть страшнее для художника, чем в зените лет вдруг осознать пределы своего творческого «я», - когда не драматический кризис неких идей или неудовлетворенность приевшимися техническими приемами не дают сна, а тупое бессилие выйти за границы начертанного им самим пути – молотом в лоб. Казалось бы, напористо работала мастерская - исправно раскрашивались фантастические венецианские декорации с магией бесконечных  процессий и статически подробных торжеств; ни одного провала в каком-либо качестве, - все стабильно, как в раю: ровно, одинаково и предопределённо, по схеме. И вдруг у кого-то Венера на спине в полный рост пленительная и недосягаемая, – и рябь драпировки, волны пейзажа и линии стана в сто тысяч вольт… Картины, написанные Карпаччо после 1519 года, не сохранились. 
___Но кому не знаком «Harry’s bar», разлетевшийся от Сан Марко по миру, его персиковый коктейль «Беллини» и не ведомо блюдо «Карпаччо»! И как забыть ночной парижский «Harry's New York Bar» на рю Дану, где друг музыкант, знаток и почитатель сего заведения по странам и континентам, знакомил с его, правда в этом случае, «Кровавой Мэри», ибо томатный сок с водкой ближе сердцу русского человека.
___Джорджоне, ещё один ученик беллиниев. Прекрасный, идеалистичный, идеальный, - к несчастью, скоропостижный, – внешностью походил на лучшие свои картины. Открыл ящик Пандоры с возлежащими на лоне Венерами... У него же родилась прекраснейшая из существующих Юдифь - Эрмитажная! Такая женственная, тихая и кроткая среди общей кровавой череды до и после. Картина совершенного умиротворения: задумчивый, с некоторым сожалением, тёплый взгляд из-под прикрытых томных век в легкой печали омывает землистую голову грозного и беспечного Олоферна, и  нежнейшая стопа её на широком его челе с ликом, застывшем на полуслове, словно пробует остатки тепла былой ассирийской страсти, и восхитительное бедро полное эроса в разрезе туники, чуть ласкаемое прозрачной пелериной, вопрошает любви, и меч под её ладонью как изысканный посох с зеркальным лезвием, которое, теряясь в красной волне, пронзает травянистый полог с редкими цветочками, а гарда стальной рукояти скользит перстами лёгкими как сон. И в небесах из голубой выси тянется чистейший свет, и древо за спиной меж ними будто сам-третей; за тёмным парапетом высокий горизонт, где плотной зелени кудрявый перелесок, и далее у заводи синеет замок, и фоном бледно-фиолетовые острия гор. Он же, Джорджо Барбарелли да Кастельфранко почти - чума помешала! - завершит свой «Сельский концерт», изобретательно сочиненный, безупречно скомпонованный и идеально исполненный, где так возвышенно и естественно звучат четыре фигуры в пейзаже. И отзвук этих фигур лет через 350 плевком Эдуарда Мане в небрежном и скандальном «Завтраке на траве» угодит в парижский истеблишмент, - и бомонд будет шокирован, - и далее через XX век заполнят эти обнаженные девы очищенными луковицами  меж плотных лапсердаков среди разъятых пейзажей многозначительные полотна сюрреалистов, но пока сей баловень судьбы, новатор лаконичного приема, пребывая  в поиске творческого языка, а заодно и  карьерной удачи, не замедлит вскоре, как бы вослед, высказаться пародией на «Венеру Урбинскую»  - ящик Пандоры, что твой рог изобилия! – выставив свою «Олимпию» в виде тривиальной кургузой девки на подушке, - такой знакомой тогдашним салонным ценителям, знакомой по борделям, конечно… Опять скандал! Так, без особых гуманитарных переживаний или социальных страстей, а по сугубо формальному принципу, в  поиске эпатажного сюжета, как итог путешествий по мотивам Высоких венецианских вод, появлялось новое пост-романтическое  искусство, - так пробивали себе тропинки первые робкие фразы грядущего «клоачного языка» декаданса, пробные шаги «растленных» молодых мещан. Парижский салон во главе с Наполеоном под порядковым номером таким-то - трепетали… Интересно, что российская общественность того времени (демократическая и разночинная, во всяком случае!) - приняла бы этот «вызов» с полным и бесповоротным  воодушевлением, - возможно, скорее всего заменив название с нейтрального на идеологический - «Что делать?», например. Но в России в эту пору вместо «Завтрака на траве» от Мане подавался «Последний кабак у заставы» Перова. И буквально за несколько лет до эпохальных французских событий из Италии прибудет  академический пенсионер  Александр Иванов, который, овладев всеми тонкостями классической техники письма, изучивший всё и вся, объявится после двадцати лет непрерывных трудов над «всемирным» сюжетом - «Явление Христа народу», и гигантское полотно будет выставлено на обозрение в одном из залов Академии художеств в Санкт-Петербурге, и коллеги по цеху поддержат: «наш Рафаэль! Леонардо!», и публика восхитится, хотя назначение персонажей на картине разберет не очень, и «Семья Ротшильдов на отдыхе», -  отзовётся на каждом углу поэт Тютчев… Художник  Иванов не просто замолчит, а по русски – возьмет да умрет. Вообще, небрежность в работе, жадность и суетливость – очень вредные черты в характере художника, но 600 этюдов с натуры, фанатичное поклонение идеальному и претензия «объять необъятное» - могут оказаться роковыми.
___Венецианцы, итальянцы вообще не были обременены комплексами выходцев из Среднерусской возвышенности, -  они, конечно, отдавали должное старшим товарищам, но, учась, перенимали, завершали, присваивали и даже правили.  Так преданнейший ученик Микеланджело – Данииле да Вольтерра ещё при жизни гиганта-учителя, но по приказу «злобного Карафы», вынужден был одевать в драпировки и даже менять позы некоторых слишком вызывающих персонажей «Страшного суда», за что и получил в народе прозвище Braghettone, «штанописец»; а ведь он оставил этому народу прекрасный портрет своего патрона и такую изысканную версию «Снятия с креста» в русле его «школы», - если такую школу можно себе представить, - динамично скомпонованную, возможно, количеством участвующих в действии перегруженную, но своей «модной» графикой прямо в неоклассицизм двадцатого века выстреливающую; а исправлял он под угрозой, дабы спасти грандиозную фреску от уничтожения. В «Банде Рафаэля» вообще не всегда легко разобрать, где рука «главного хранителя древностей», а где - его энергетической свиты. Несколько севернее юный Тициан, поработав у Джованни Беллини, создателя загадочной «Священной аллегории» - этого «Пиршества богов» и своеобразного прощания с эпохой  кватроченто, - и который, конечно же, это пиршество будет завершать, вскоре растворяется в дружбе и совместном творчестве с Джорджоне, с которым в свою очередь создают цикл фресок в палаццо  Фондако-деи-Тедески (нет ничего более вредного для фрески, чем сирокко, особенно рядом с морем!) и основные шедевры которого он дорабатывает, - потому, наверное, теперь авторство той или иной работы меняется в зависимости от источника атрибуции. В другие времена на Руси советской композитор Шнитке отказался от предложения дописывать неоконченные партитуры Шостаковича - «боялся заглянуть в бездну», или от собственной голова шла кругом.  А вот Геннадий Рождественский не побоялся завершить неоконченный фрагмент из Девятой, - или никуда не заглядывал, или в той области, что вероятнее, были сплошь заливные луга.
___Идеальный Джорджоне заповедовал ученикам не связывать себя узами брака, ибо женщина требует внимания и денег, и это отвлекает от избранного пути. Но не удавалась им - Тициан пытался! – следовать мудрому совету, - сам учитель, правда, дожил всего чуть за тридцать, а венецианцы, видимо, были куда человечнее папских арт-метафизиков. Вообще, жены гениев – это довольно сложные истории судеб, что уж говорить про мужей талантливых особ, – ситуация почти невозможная. Гала вдохновила Поля Элюара, став его музой, на любовную лирику, - позже к ним присоединился дадаист Макс Эрнст (зонтик и швейная машинка на анатомическом столе). Перепорхнув из завязавшегося ménage à trois к Сальвадору Дали, опять обрела почетное место цевницы, на этот раз пожизненное; теперь Гала – Градива, модель, жена, мать, наводила порядок в мастерской, пребывала в поиске заказов, контролировала сюжетную политику, в результате – финансы, - сделала художнику славу! - в последние годы ея Всемирный сюрреалист купил ей замок, на посещение коего, однако, она давала тому предварительное письменное согласие; по её кончине «Великий мастурбатор» почти потерял рассудок. Жена Льва Толстого – Софья Андреевна рожала из года в год и переписывала раз за разом мужнины толстенные романы, а на девятом десятке «глыба» и «матёрый человечище» бежал куда глаза глядят, по дороге простудился и в доме начальника железнодорожной станции отдал богу душу: «Мне хочется, чтобы мне никто не надоедал». Женщины Достоевского всегда функционировали секретарями. У Пушкина - Наталья Николаевна, которая по отношению к творчеству  своего гениального супруга располагалась  далее, чем кто-либо, - которую старший товарищ поэта князь Вяземский, чей стих «И жить торопится, и чувствовать спешит», ставший эпиграфом к «энциклопедии русской жизни», определял просто: «дуреха», - достаточно рожала, но больше кружила по балам, совершая выкидыши; не смевшая противостоять остротам молодого красавца-француза, - предупреждаемая и предупреждённая, позволяла тому флиртовать, что и закончилось прозаической и роковой дуэлью. Но должен же кто-то собирать бумажки в ровную стопку; соединять разрозненные строки; перевязывать розовой лентой, направляемые в печь, бумаги; слагать лепестки! Муза Джона Леннона развалила Битлз. Русские получили Бомбу.