Эпилогический пролог
«Pарe Satan, рарe Satan aleppe!»
Данте Алигьери. Божественная комедия. Ад
Где стол был яств, там гроб стоит;
Где пиршеств раздавались клики,
Надгробные там воют лики
И бледна Смерть на всех глядит...
Гаврила Романович Державин.
Из оды «На смерть князя Мещерского» (1779)
ET IN ARCADIA EGO
___Она сражает на месте мгновенно или подкрадывается исподволь. Иногда в качестве жильца поселяется наверху, и тогда звуки её движений там, её присутствие становится всё навязчивее. И она приходит в одном из своих обманчивых одеяний: акт ли это массового уничтожения в полях, частная история ужаса одинокой кровати, технический эксцесс… Так или иначе, как правило, - это рассеяние или разложение частиц, составляющих формы и виды, материю вообще. Пляска смерти - это Вальгалла; чертог битвы; осень и увядание; золото, воск и тлен; задрапированный в саван труп с гробом на плече; стук костей и холодная могила; пелены, прах и склепы; если описывать кружева траурного её шлейфа возвышенно. Но вне зависимости от взгляда, приёма, маршрута, невзирая на бой для избранных на всех их часах в час тринадцатый, её свита - катастрофа, болезнь и удар; если более-менее повезёт - дряхление и старость. Распад жалкой плоти. Агония и фекалии. Случается, она приходит к счастливым и полным сил, внезапно в их идиллические луга и дубравы. Она всесильна и всеядна.
____В скользящем танце радужным веером па из перьев и кистей - Эйк-Эйк - впорхнула в европейский ландшафт; блеснула тончайшей светотенью алтарей; тягучим маслом истекла в палитру - ореховым, льняным, маковым, всеми ароматами даров природы - да в раму: в поход, в дом, в храм; и под этими маслянистыми слоями, проникающими один в другой, в этих пределах полупрозрачного, где как в янтаре, застывали сюжеты, истории и персоны; мерцали лица, страсти и отдохновения; дыхание жизни со всеми её циклами и заключениями; казалось, само время вдруг отступило пред новоявленной королевой искусств; на самою Вечность покусилась эта всеохватывающая субстанция – Масляная Живопись: и всадники апокалипсиса – её герои, и конец времён - в её арсенале, и Триумф Смерти самой - на её пышных раздольях.
___Но вот явились монах и немец-самоучка, антиквары и любители-археологи, магистры свободных искусств и адепты. Поклонники классического искусства, эти слепые обожатели древних, не смогшие или не пожелавшие унять свой эстетический зуд, - «У кого руки чешутся – чешите в другом месте», - подобно отлучённому да под дьявольский шепоток, заключив животворящую масляную стихию в пункты и параграфы, пригвоздили умозрительным трактатом к дверному косяку Замковой церкви, к вратам Всеобщей истории, оскопив заодно и Художника: как насекомое научной булавкой прикололи к эпохе, стилю, течению. Разделили, раздели, наименовали и наменяли, объявив всё современное их фальшивому бытию - концом времён. Ничего после упаднического барокко и быть не может! Вперёд назад к Фидию! В римских копиях! Кабинетные черви и глухари, зарезанные нелепо и с опозданием. Спросите у мёртвых, хорошо ли им!
___Франциск I и Карл V за корону императора нумеровали войны и возводили замки; покровители искусств, дни свои завершавшие кто кострами, кто в монастыре, - каждому своё! И папы как тут, плотоядные и лицемерные, сменяя друг друга, свозили откопанные сокровища в свои курии; созидали первые музеи; покровительствовали. И гвельфы бодались с гибеллинами. И из «Тёмных веков» в солнечное Возрождение и дальше в сумеречное что-то ещё по написанному маршировала История живописи, история всяких искусств, всё ближе к своему злоключению, в зеркалах отражавшаяся и переизбыточная.
___Под ногой несметные галька и песок, - дуршлаг Средиземноморья, - влажные и омытые полуденным солнцем. Поодаль шедевры Апеннин. Чем утолить жажду! Череда зелёных приливов, следующих и алкающих, глотают друг друга по очереди. Власы седой матери. И светозарная ея дщерь, текучая и изменчивая, шарахаясь угроз, плеснула перламутром своей энергетической волны из анфилад алмазных подвесок и горделивых штандартов в лохмотья бедняка, на баррикады, в шторма и романтические кудри; в этом новом мире теперь копи её полнокровия и подлинности, в этих полутонах дымов, израненных мундиров и лохмотьев, мокрых разъезжих дорог и книжных страниц у камина. Избегая пророчеств, пытаясь преодолеть, бултыхнулась в родимую пену вод морских, растеклась из портрета в портрет, в снедь, флору, тучный пейзаж.
___Философ на этот случай - классический, идеальный и обострённый; обозначил внутренний слух. Сфинкс покончил с эпохой символа, вырвав человека из клети зверя. Романтизм освободил художника и лишил содержание тайны и темноты. Живопись стала продуктом. Впереди – стилизация, эклектика и тупик. Победы и картуши ампира, государственный Академизм и «хождения в народ» - тщета, очередная живописная уловка, надрывный пафос, стремительное исчерпание и надвигающаяся пустота. И полетели философические стрелы в маслянистые ткани - изувечить цветистое тело, исказить. Привязали к столбу, истыкали, как святого Себастьяна.
___Что ж, треснул колокол, сошла водичка - наступают последние времена и для прекрасной истории, и для истории прекрасного. Всё возможное так или иначе сделано; вероятные законы открыты, или отменены. И пусть скорость, картечь, бунт и агрессия да изничтожат ту задумчивую неподвижность, сон и морок отжившего музейного вчера. Всякая художественная интерпретация действительности, эти обноски мёртвого Бога – буржуазный предрассудок и фальшь. А значит - ничего, кроме пустыни и белой пустоты.
___Дама в самом соку с ридикюлем. Совсем попутала берега с перепуга. То чистое впечатление, то опрокинутые фрагменты снов. А то смешала тверди и хляби небесные; канула в бездны до дней земных: не разделить, где зыбь морей, где камень, звёзды, где цветы... Улизнула в область постороннего, потустороннего, в метафизическую глубь, в ничто; и пятна лишь одне, да выплески, да брызги... Мимикрия, сублимация и... вечная дорога домой.
___Но продолжают жечь декреты и манифесты. Ни ценностей,
ни идей, ни земли обетованной! А художник бездомен. И полное разоблачение. Долой маски, роли и лица! И да пребудут отныне и до предела – дыхание тлена, распад, разврат и абсент. Война всех и со всеми как единственная гигиена мира. Траур за траур!
___О чём думал его товарищ, когда на дачных ухабах холодел в скорой один на один с посторонней фельдшерицей? Цепенея, попробуй шутить. Там, за деревьями в недосягаемой дали навечно оставались баня, девять диванов и большой бильярд. А когда-то в Англии бильярдные строили только весьма состоятельные люди. А что впереди, в глухой черноте?
___Оставшимся пока в подспорье - психический автоматизм и игра мысли вне всякого контроля со стороны. Тот или иной род безумия. Отдаться течению событий без имени. А где-то на праздник в день смерти старого писателя идут автоматические косцы, духовники сверхчувствительности. Смычка сновидения и реальности: убивай, кради и люби в своё удовольствие. Буби козыри! - хрю-хрю - и мир кончится не книгой, но рекламой. Для небес или ада. Дикие свиньи, ливреи, эстрадный танец и револьвер из кармана брюк. В эпоху текучего потребления упраздняются кисти, смывается насыщенность, живописная материя как таковая, всякое её движение и закон. Живопись – это отложение фекалий, анальное влечение. Прекрасные идеи, обрекающие на смерть.
___
Лежи и ходи под себя, в памперс. Другой так и был, когда занемог, - не допрыгать на костылях до сортира. «Что, Лётчик, репка?». В косых отходах под финал мая ударил себя ножом в живот, в сердце, в горло, - в артерию попал, наконец-то сработало. Привет! «Memento mori!». Good luck, my dear friend. Шурум-бурум. Quanto kilo spaghetti, signora. И не надо печься о будущем. Что твой генералиссимус на ближней, но совсем мертвый. Самоубийца Антоний Марк, упав на меч, тоже опростоволосился, скорее всего. История проигравшего. А как же поэтическая ванна Эпикура, в кругу друзей, средь пены да с чашею вина! И даже водки не махнул на улёт.
___Так приваливает «супернатурализм перерезанного человека». Уметь быть молодым, и радикальным. «Буду умирать молодым», - пропел и не успел, как состарился. Два вопроса: всегда ли кончина сопровождается эрекцией и извержением фекалий? И как избежать хотя бы второго. Но и у Иисуса на кресте по ногам текло всякое, а не только кровь из раны от удара копья. Ещё гаркнет Труба предвечного о безвременно почившем ИЗО!
___Художник новой генерации обязан задавать наглые вопросы этому миру, столбить себя в его подарки. Опа-опа, старичуля! Личность акциониста, его дыхание и его дерьмо – это и есть произведение, постреальность и её артефакт. И манипуляции с его будущим трупом - как последнее творение перед уходом. Актуальные прозекторы, отковырявшись, омывают останки постмодернизма; кураторы - напомаживают.
___У ещё одного - течение диабета в форме изъятия ног, - одну за другой, - а без ноги к товарищам буйной молодости как-то не с руки, и акцию лепить, когда попал вот так, по-настоящему, куда там... без двух, лучше – тромб...
___Трупотёры вплывают во тьму на баркасах вкусить власть галопирующего креатива. Скромность умаляет, а быть знаменитым красиво. И наступает конец исчисления всяких времён, и воссядут на престоле концепт, его монитор и цифра, без единой печати. После одиннадцатидневного запоя пропал без вести.
___На сцене бледнеющий пилигрим на одиноком стуле с ладонями на лице, - за спиной стол снедью полн, за которым в торжественном молчании жуют члены правления.
___Если пространство художественной галереи, то – писсуар, вспоротый холст, банан на верёвочке, банка консервированных авторских испражнений made in Italy; от номинантов премии Тёрнера – живопись фекалиями африканских слонов, засоленная корова, разобранное ложе, - кровать, разложенная, разложившаяся, утренняя, пейзаж после сна или битвы: с ватой, тампонами, помадой, колготками, непонятного свойства мусором, прочей атрибутикой представительницы прекрасного пола.
___Глум этих упражнений, их ржавчина, вирус, метастазы метят музейные стены. Презирая, примазались к историческому вымени, примостились среди золочёных рам.
___И
за стёклами арочных проёмов в барочном обрамлением по одну сторону – Александрийская колонна с ангелом, крест объявшим и сосредоточено уставившимся то ли на змею, у основания крёстного извернувшуюся под взглядом, то ли на россыпи внизу беспечных граждан, циркулирующих по площади; по другую – средь зыбей вод перестиль монументальной биржи с ростральными колоннами и крепостной Петропавловский шпиль опять же с ангелом: словно бы два стража-пажа.
___
А когда-то по этим просторам зеленели ассамблеи, коллегии и табели о рангах, разносился звон фанфар, грохот литавр и удары маршей. И золотой век Русского искусства, и серебряный век… Прекрасное оперенье с трупа Российской империи. И только истуканы со всех колонн, шпилей, куполов и карнизов берегут этот город и сохраняют.
___Предполагал ли, застыв однажды у ямы среди раскуроченного асфальта в детской задумчивости в направлении дёрганных траекторий стрекозы на фоне камней и песка, в спёртой пересадочной скуке зала ожидания под материнским боком где-то на станции Белореченская, или веселясь с пацанами и волейбольным мячом под мышкой на речном трамвайчике по Волге на пляж к песчаной косе, тем более у тёплой, уютной каширской лампы за письменным столом под дополнительный бабушкин диктант, что жизнь, вполне продолжительная, уткнётся в бывшие болота гранитной набережной «культурной столицы», что в этих краях произрастут его сюжеты и истории, и что это будет место - номер два «Порфироносная вдова»; что вернётся отчасти на родину предков и доживёт до дней, когда будущее сливается с настоящим и когда молодым быть уже почти не прилично. Ушедший, изгнанный, удалившийся, дистанционный посетитель настоящих и «бывших» родственников, в настоящем близких семей, - то близких, то чужих, то посещений, то немножечко жизни, - сей протагонист крутит, вертит головой в неспешных прогулках.
На путях без признаков героической патетики.
