___В стародавние времена труд художника был ремеслом; безымянен; негласен. Труд и труд, никаких воспарений. Молились, стоя на коленях, и восходили на леса. Но подобно птенцу, пробивающему скорлупу, сей раб высокого труда сбрасывал панцырь средневековья, - и вылуплялся Творец. Изгнанник артели, гильдии, рая. Он стал наг, уязвим: вечный скиталец, ищущий защиты и пристанища. Вот он рыщет в поисках заказа. Страдает и находит, не исполняет в срок и опять страдает. Но творит чудеса, ибо - посредник небес. Но творит и голодает, ибо за всё надо платить. Узник, царапающий на стене. Заключённый, рвущийся к заветной черте, которая ускользает и прячется в тайне. Но когда-то, этот тайный беглец имел под рукой подспорье, и на тернистом пути - отдых, защиту и кров.
___Джотто, духовный ровесник Данте Алигьери, творчески преодолевая предопределённость византийского канона; пытаясь вырваться, подобно далеко не слишком человеческому в сфинксе, к творческой свободе из пут готических нервюр и сводов, открывая светотень живописной материи и оптику её пространства, по жизни сермяжной - лавировал меду гвельфами и гибеллинами, партиями белых и чёрных; кредиты ссуживал;  сдавал в аренду ткацкий станок; состоял в корпорации врачей и аптекарей; на банкиров и королей усердствовал; под конец жизни, став главным архитектором Флоренции, спроектировал Кампаниллу своего имени; Башню, трепетную, готическую и совершенно флорентийскую, восходя теперь на вершину которой под октябрьское тучное небо, отлично бывает с вином, заглядывая в пролёт... С францисканцами какие-то бывали завязи… Так путник Северных Болот с поезда Перуджа-Ассизи нетерпеливо проникнув в автобус, проходящий мимо заветного места, всё ждал, когда водитель остановит наконец у ближайшего пункта, как и было оговорено; всё ждал какого-то поворота, но позабыт был незадачливый «миссионер», и высвобожден под традиционное «Mamma Mia!» аж за Missionarie Del Vangelo, с которой, укрываясь от учащающихся капель небесных, и ознакомился на обратном пути: на поднятую руку в дороге из авто проходящих поглядывали недоуменно. Но раз за разом, всё чаще пробивают тверди небесные солнечные лучи, и возгорается град на холме. Всё  ближе и ближе... И вот он, Францисканский цикл: сцены, полные напряжения и цветового пространства; в среде условной архитектуры как среди магического мебельного гарнитура; и образ будущей Башни является здесь-там, и проповедь птицам, и ослепительный свет и экстаз. И в камерной, но единоличной Скровеньи – церковь Святой Марии Милосердной, - с его «фирменным» трёхчастным готическим окном, где он и архитектор, и художник, - игрушечное библейское Бытие; раёк; райский балаганчик; и мощь живописного объёма, где Мир земной и Мир небесный на плоскости словно в череде светозарных оттисков, – до линейной и воздушной перспективы ещё сто лет и сто пятьдесят… С друзьями по серпантину тосканских холмов над виноградниками колесили – от башен Сан-Джиминьяно – Сиена – Греве-ин-Кьянти – Падуя – Венеция (Флоренция - уже на обратном пути, в одиночестве); к их нью-йоркской броне пристроился, и во дворец Дожжей тоже… Джотто умер 8 января 1337 года во Флоренции во время работы над фреской «Страшный суд» в капелле Барджелло. Ад и Рай. И, судя по немногим, отыгранным у жестокосердной Истории, фрагментам, этот последний вздох Художника; завершение божественного пути; итог - как апогей мастерства.
___Нардо ди Чионе - летописцами искажённый, изничтоженный и самый талантливый из четырёх братьев, - и они среди аптекарей, ибо, возможно, приготовление лекарств и красок – суть одна, - мастерская которых после чумы флорентийской в апогее треченто цвела; цвела и расточала по христианскому миру панели, триптихи-складни – святые, мученики, Мадонна, троица, распятие и скорбящие шли серийно, как стандартный товар со склада; лучшее – рука Нардо: тонкие и тщательно нанесённые слои красок с приемами сграффито по золоту. Ни одной подписи - всё имущество завещал братьям – и никакой памяти, - если бы не фрески капеллы Строцци! Да пребудет в славе веков клан банкиров, спекулянтов и торговцев семейства, заказавшего в Санта-Мария-Новелла эту капеллу, придел, сей уголок уединенной молитвы! Удачно прихватив пиджак флорентийского пошива в магазине, - что через площадь против церкви, как ад напротив рая, - и он под своды её однажды взошёл, петляя переходами галерей и чередой атриумов; блуждая среди членений, проёмов, ступеней и поворотов, плит, пилястр и надгробий, набрел, наконец и вдруг, на этот закуток ада; замер на алтарное золото – старшего брата Андреа - на голубом небе Судного дня и Дантов ад справа, где стена словно жуткий остов трупа скалы в сегментах вечных пыток и мук, в ломанных изъеденных кругах с копошащимися тварями, где злые щели и разверзающаяся пропасть. Похоронный пояс внизу и скамьи, на одной из которых, с краю, почти в углу вселенского колумбария примостилась парочка посетителей, прижавшись, скрестив руки, ладошка в ладонь, мужеского пола и неопределённого возраста, в костюмах и при галстуках, с видом готовых и в ожидании. Рай – напротив. И боле никого. Коллективная братская бригада вкупе с прочими мастерами успешно окучивала храмы, дворцы и тюрьмы Флоренции до скончания века. И все - выходцы из Джоттова капюшона. Для него же - и
___И сам Джотто, и братья ди Чоне и все последующие образы этой стихии исходили из книги, приобретённой в конце 80-х, ещё в доинтернетную эпоху,  «Итальянская живопись XIV века» Марии Прокопп, - с этих страниц они разлетались по картинам, альбомам, обложкам: в Сиене однажды, пока бывалые товарищи под сенью маркизы расположились за пиццей-вином, устремился по чашеобразной Пьяцца-дель-Кампа в Палаццо Пубблико, наконец, плоды и аллегории доброго и дурного правлений узреть, - клан Лоренцетти Дантовых времён распространял в этой республике веерные включения, - и настоящего кондотьера от Симоне Мартини заодно: города с башнями, пейзажи в холмах, гуляния граждан и хороводы, которые так старательно переносил в иные миры во время оно.
___Мазолино и Мазаччо в новый век - также почти фармацевты; позже – при Флорентийском братстве Святого Луки состояли. Мазолино как старший руководил работами, а жизнь Мазаччо была быстротечной, но именно он заполучил звание реформатора и всю славу. Чрез знаменитый Понте-Векьо блуждая по Борго-Сан-Фредиано к воротам этого Святого, погрустить на дамбу Арно, и где как награда прогулки - таинственная траттория Саботино, популярная у местных жителей и в которой обязательно – томись в ожидании свободных мест, стоит быть внимательным и не пропустить поворот налево на пустынную Пьяцца дель Кармине, в преддверие знаменитой капеллы Бранкаччи. Сюда стекались реки последующих героев Кватроченто, шли на поклон и постижение; и здесь за его едкий язык был сломан нос Микеланджело, старшим и не столь гениальным конкурентом. Капелла расписана «в четыре руки»; но у Мазаччо Томмазо есть его великолепные профили и гениальная «Троица» с распятием под уходящим в перспективу (впервые!) кессонами свода в церкви Санта Мария Новелла; у Мазолино да Паникало – Мученичество Святой Екатерины, - чёрный силуэт Святой меж колёс с шипами и согбенными палачами у ручек с мольбой к нисходящему ангелу с черноусыми крылышками, чёрным мечём разрубающему орудия пыток, - в две группы в ужасе слиплись участники (верхнюю часть с московитом в ушанке с наложницей можно было бы без ущерба усечь), - и Голгофа в церкве Сан Клименте, -  по живописной пластике – вершина ушедших времён. Кто оказывался однажды тёплой мартовской ночью на Пьяцца Сан-Джованни ин Латерано у врат напротив Римской епархии, сразу определял маршрут к Колизею, как ориентир для будущих прогулок в чрево Вечного города; собственно, по виа Сан-Джованни ин Латерано и обнаружится эта базилика с задумчивым атриумом и прекраснейшим из Распятий. Но именно Мазаччо артикулировал основополагающее - «Изгнание из рая»: летящий ангел в красной мантии с чёрным мечом и распростертой дланью над обнаженными фигурами двух человеческих страдальцев обоего пола, впервые обнаженными и впервые страдальцами, впервые с ладонями на лице и на срамных местах, впервые и тяжко ступившими на содрогнувшуюся землю, - начало Истории... И Мазаччо, и Мазолино состояли в сообществах, всегда при заказах и под покровительством, но один молодым - другой старым, умирали в долгах…
 ___Тициан Вечеллио одной рукой кистью помавал, другой, пользуясь удачным месторасположением обитания с видом на Мурано-Бурано и Сан-Микеле, брёвна сплавлял, подкреплял материальное благосостояние.
___Питер Пауль Рубенс начинал с должности пажа, продолжал в корпорации живописцев и в гильдии святого Луки, опять же; совмещал живопись с дипломатическими поручениями; Филиппом IV, испанским был назначен Секретарём Тайного совета Нидерландов: молодой и придворный Веласкес, с которым, конечно же, подружился, был определён его Вергилием по мадридским королевским художественным коллекциям; Карлом I, английским, - которому как узурпатору по приговору парламента отрубят голову, затем - пришьют, снесут конную статую, и позже на Трафальгарской площади, на месте, где казнят вослед королю сорвиголов-парламентариев, чудом сохранённую статую и водрузят, - этим поклонником Римской церкви, «тираном, изменником и врагом отечества»- посвящён в Рыцари. На пол пути земного бытия по восшествии во владение поместьем с помпезным домом фасадом в 36 метров обрёл титул синьора; и в завершении карьеры дипломатической, на исходе живописных лет по рекомендации друга «цветочного» Брейгеля-младшего вошёл в состав Общества романистов... Каково им было тогда - в темные века отсутствия изображений! Но храм, церковь - иконой, фреской, живописью - делились, просвещали, воспитывали. Среди первых отправился, пристроился по ту сторону Альп, к истокам. В сокрытые галереи дворцов необходима была протекция. Герцог Мантуи и меценат Винченцо Гонзаго предоставил произведения великих предтеч, и Рубенс в должности попечителя окунулся в неохватные миры, - он и учился, изыскивая приёмы и идеи, и, правя на свой лад, применяя свой почерк, как бы соучаствовал в творении; преображая и интерпретируя первоисточник, в тициановское «Грехопадение»,  где всё, с головы до последнего райского яблока, пересказано своим языком, ещё и замечательного попугая вставил; не теряя влечения, продолжал эти диалоги всю жизнь: почти идеальная, с вариацией своего неба, копия с тициановского «Похищения Европы», - когда уже за пятьдесят... С усердием, пользуясь налоговыми льготами, распространял повсюду гравюры своих живописных идей, столбя авторские права, судясь и делая рекламу. В эту счастливую палитру, служившей художнику и панацеей, и философским камнем, вернулось после итальянских блужданий и по водам Венеции золото масляной живописи от Яна ван Эйка, камер-юнкера и камердинера; здесь под сенью пышного сада среди беседок Геракла, Бахуса и Цереры цвёл его коммерческий и творческий дар; в мастерской, где трудились многие и многие под глас специально нанятого чтеца, изливались на четырехметровые доски живописные струи и строки из Плутарха, Тита Ливия или Сенеки. В зависимости от: содеяно лично, завершено кистью мастера или произведено лишь под чутким руководством, условно разнилась продукция по ценовым категориям. Старательные, дробные и избыточные Йорданс и Снейдерс, в точно указанных пунктах, вставляли живность, снедь, натюрморты; какой-нибудь Ян или Хендрик ван Бален, или скучнейший и мастеровитый ван Бален старший, курировал сектор итальянского направления; вот только другу Яну Брейгелю, «бархатному» противостоять не мог - «Органы чувств» из пяти композиций разлетелись в детали, подобно цветочкам по букетам, на осколки и атомы… Рука самого Рубенса - простодушный, но точный, исключающий какие-либо недоразумения, вкусовщину, - тем более, претензии на нечто из ряда вон, - рисунок, ярко и эффектно омытый сочной, будто с примесью крови и эликсира жизни, суспензией; стремительный очерк, не знающий сомнений и устали, летящий по грудам виртуозно, почти импровизационно скомпонованных событий, где всё, что когда-либо входило в мир человеческого воображения, подано подробно и доходчиво, без каких-либо размытый, недомолвок, скольжений в неведомое или художественных таинственностей, - иллюстрации из учебника средней школы, - совершенно ясно и безупречно по форме, той самой, которая в переизбытке напряжения, чувственности и цветения – трепещет, пьянит и благоухает, а соки ея сочатся, истекают и брызжут, - впрочем, не преодолевая отмеренные пределы. С горой тел, возносящихся по диагоналям, разбирался подобно жонглёру с кольцами, нанизывая одно на другое, переплетая, в ракурсах, без остановок и каких-либо раздумий, - будто всё сопрягалось само-собой, закручивалось, возносилось и низвергалось. Портреты же традиционные в две, несколько фигур давались с натугой, - персонажи, приставленные один к другому чуть не насильно, - потому в этом жанре – или сугубо личное (и тогда возможна удача), или в порядке редкого исключения… Вёл деловую и интеллектуальную переписку с великими современниками. Был воздержан и предан. После смерти обожаемой Изабеллы Брант, женившись в пятьдесят три на шестнадцатилетней Елене Фоурмен, свернул масштабы гигантских досок, унял потуги дипломата, забросил мастерскую: лишь тихое умиротворение, детишки чередой, живопись «для себя», лирический эрос да сетования на нехватку в винном погребе: запивают порой от счастья, избытка свободного времени, идеи свершения. Обострившаяся подагра скрутила. Тысячи картин - и ни одной в ранге чуда, но и кракелюра - ни единого.
___Антонис ван Дейк, которого Рубенс считал лучшим из учеников, - единственный, кто был допущен к аналитическим дневникам и итальянским запискам учителя; к двадцати годам имел свою мастерскую и исполненных драматизма, более сложного колорита, своеобразной пластики, композиционно иначе выстроенных и трехметровых страстей Христовых. Карьеру строил строго по стопам патрона: всё те же пути через Альпы к источникам познаний, те же общественно-профессиональные организации, гильдии, покровители, путешествия и звания: вплоть до «почётного декана».. Девственный в художественном отношении, но дородный в золото-валютном Лондон соблазнил и задействовал, - пленил душу в рыцари; и посыпались портреты Стюартов, лордов, сэров и прочих депутатов, - и конные, и по грудь; и злосчастного Карла I - и в трёх ракурсах, и на охоте, и с семьёй, и в доспехах, и на разного окраса конях… Изящный и безупречный, технически совершенный и стремительный Антонис ван Дейк создал школу английского портрета и этим портретом был раздавлен: умер стремительно, только женившись и вдруг, оставив, на смотря на роскошный образ жизни, 20 тыс. фунтов стерлингов… и заброшенные Большие темы на позабытых далёких перекрёстках…
___Франс Хальс – современник, схожих кистей и технического ресурса; в буржуазном и свободном от испанского господства Харлеме прославился Банкетом офицеров за столом со знамёнами на открытое окно с нежным пейзажем, где все как один в брызжах и в основном – стариканы; масленичные пьяные рожи с просветом жизни случались; евангелисты; шут… и портреты, портреты, портреты: мужские и женские, групповые и одиночные, - тусклые лица среднего класса. В браке почти пол века с одиннадцатью детьми. И в завершение: «Регентши приюта для престарелых» – пять старух - предвестниц смерти в чепцах на фоне глухой стены и картины в безысходной рамке с пейзажем для повешенных; «Регенты» – не намного мажорнее. В старости оскудев заказами, впал в нищету. Умер в харлемской богадельне. Не помогли ни президентство в Гильдии святого Луки, ни ординарный портрет Декарта. Костлявая рука рынка построила и вставила художников так, как никакой инквизиции не снилось и не грезилось, ни до, ни после.
___Ян ван Эйк, - младший брат своего учителя, камер-юнкер, первый художник-дипломат, добытчик великородных невест, тайный советник по секретным поручениям, - родился лет за двести до, в счастливую пору первых открытий, в блестящее, прозрачное время освоения масляной живописи, когда каждый миллиметр письма приводил в восторг, и вещи не делились на главные и второстепенные, и мир претворялся во всем его многозвучии, - изучался и отображался с одним усердием от самых великих вещей до отдалённо микроскопического; и бренная жизнь не чаяла биржи. Я тот, кто первый, вместе с братом Губертом, наглядно показал, как смешивать красивые краски с льняным маслом. Из страны циклопов и вечно пылающей Этны приходили люди, чтобы воочию видеть это необыкновенное открытие. И настало время, когда наряду с грандиозным масштабом фресковой росписи всю теологию от Платона и Аристотеля до средневековых последних дней с её догматами и канонами получилось сосредоточить в полиптих, передвижной алтарь, - относительно небольшого размера чарующие складни; некие врата мира дольнего и горнего, открывающиеся лишь под заказ определённых особ, или если сторожу на водку давали. Гентский алтарь ван Эйка – изысканно иерархичен, божественно симметричен, фигуративно статичен, ангельски музыкален. Последующие труды метит подписью, - первые авторские пометы. Сочинил концепцию семейного портрета – чета Арнольфини, где остроумный фокус с зеркалом по центру, остроумный и знаковый, – игра с пространством и смыслами, - как средоточие двух чуть подрумяненных мумий (не всегда ещё задавалось с живой плотью) в окружении, с таким тщанием созданной - и тончайшая резьба по дереву на спинке кровати, и мельчайшие прутики метёлки, висящей рядом, и жёсткий холод металла люстры над, прочие опорки, коврики, шерстяной и символический пёсик, ткани, апельсины и полати – и выписанной столь подробно их микро вселенной. «Мадонна канцлера Розена» - основополагающая формула Высокой Гостьи, в которой две фигуры, восседающие одна напротив другой, и их пространство плотно декорированной лоджии, через троичный проём с двумя колонками перетекающее в перспективу далей с её составляющими, устремляющимися в молекулярный масштаб, будет благодарными последователями с усердием применяться, варьироваться и умножаться. И завершающая путь открывателя «Мадонна каноника» – итог мастерства, завет совершенства; его эллинизм, когда кажется, что всё сказано и остаётся только изощряться, исходя роскошью и избытком форм.
___Рогир Ван дер Вейден, - бывавший и в Гильдии стрелков, и - как же без! - у святого Луки побывавший, обладатель почётного титула «художник города Брюсселя», - подсмотрел у старшего коллеги, будучи проездом в Брюгге (надолго не залегая) его «Высокую Гостью», и через год вместо тщеславной фантазии канцлера, герцога и донатора сочинил сон святого Луки - евангелиста и художника, первого портретиста Мадонны, к которому явилась Она как разрешение его безуспешных попыток рисунка по памяти; но и две колонки, и две фигурки промеж где-то там, и река, города и годы, и дали… Алтарный образ «Снятие с креста» и полиптих «Страшный суд». По чёрному фону крест золочёного короба с чёрным крестом, где скульптурно застывшая группа сплетенных в трагическом действе фигур в равномерном свечении остановившегося времени (на образ Саломеи-повитухи с прозрачной слезинкой и в зелёном одеянии с ученицей посягали годами), и на огненном фоне полыхающих небес торжествующий Христом по оси с архангелом Михаилом, взвешивающим души, святыми по сторонам, под коими выжженная земля с праведниками коленопреклонённой цепочкой к золотым воротам и грешниками, кусающими собственные тела и увлекающими друг друга в ад. Решение в плоскости и концентрация воздействия. Две иконы в двадцатый век как пролог к «Гернике». Из мастерской вылупился как из Адова яйца инфернальный Ганс Мемлин, продолживший заветы учителя и самостоятельно сочинявший кошмары, библейские и наивные. Последующие диптихи и триптихи – интеллектуальное эстетство, наслаждение и «формалистические радости» от открытий чудес перспективы, её композиторских возможностей, - убегающий в точку схода, или точки, мир предметов и представлений; интерьерные закоулки, убывающие персонажи и пейзажики в окошках. В лучах прижизненной славы - глава коммерческой мастерской, поставлявшей производство товара «под Мастера» на поток. На двадцать лет пережил ван Эйка. Как и его старший коллега, развивал принципы аристократического портрета. К старости отошед от суетного мира, игнорировал письма герцогинь. По Брюгге и Брюсселю шествовали гордо, этакие сухие перцы – скулы а-ля Алигьери, - упакованные в рогатые головные повязи с ушами, и их щипаные сухопарые спутницы по левое плечо, - затянутые в корсеты, с выпяченными, острыми животами и не менее неприступные.
___Два распятия: церкви Сан Доменико в Ареццо и Санта Кроче во Флоренции; извивающиеся от страданий тело: «Отведите на время свои глаза от Его божественности и рассмотрите Его как человека». В Ареццо родился и становился как живописец культурологический энциклопедист, интеллектуал, архитектор и титанический биограф Джорджо Вазари, и здесь, в базилике Сан Франческо сохранился цикл фресок младой поры наивысшего цветения безвоздушной эпохи чистой линейности лучшего художника эпохи Кватроченто 
___Пьеро делла Франческа. Расписной крест анонимного Мастера святого Франциска из Ассизи и Перуджи времён до Джотто и Данте знаменует капеллу Маджоре, на стенах которой и воплощён сей главный труд Пьеро - История Животворящего Креста; история семени и древа познания, жизнеописание Священного бруса, - сокрытого, обнаруженного и пошедшего на изготовление орудия Голгофы; в сновидении явленного крестом как знамение веры и победы; история процессий, битв, пыток и казней; где и утрата, и обретение, испытание и воздвижение в Иерусалим; и смерть Адама, и царица Савская, и царь Соломон, святая Елена, императоры Константин с Ираклием: череда героев и фантастически выстроенных миров звучат по стенам торжественным мотивом «Золотой легенды». Три стены, центральная из которых рассечена стрельчатым оконным проёмом, и шесть парных композиций: общая симметрия продиктовала затейливый скачкообразный зигзаг развития этой крёстной истории, - и ничего, съел донатор. В разорванной фронтальной люнете два пророка – юноши, насмерть перепуганные грядущим; в боковых, противостоящих стенах: скорбящие в мертвенном саду Адама, где средь потомств дряхлая, горбатая Ева с отвислой, морщинистой грудью и обречённым взором в пустоту держит в ладони седые власы древнего спутника по печальной юдоли, и зелёные дерева с крестоносцами у врат Иерусалима - напротив, начало и завершение в люнетах под сводом; следующий пояс: процессия из садов перетекающая под ордер и с крестами манипулирующая на фоне града поднебесного, гор и ризалита идеальной геометрии; и нижний: две битвы, с крестом и за крест со штандартами, крестами мечеными, где лес копий, скрещённые мечи, кони и воины, поверженные и победители, – монументальная традиция Уччелло, воплощённая в идеал. Но вначале общего пути, торной дороги творений как прелюдия, лейтмотив, знак абсолютного кредо был выстроен в идеальной перспективе геометрический распорядок «Бичевания», загадочной камерной картины, где в глубине лоджии чинный заседатель в строгом кресле на фоне Святой лестницы, светящейся в дверном проёме, - той самой, привезённой матерью первого христианского императора к Латеранской базилике, по которой теперь восходят коленопреклонённо, - истукан в византийской шапке блюдёт застывшую под золочённым идолом экзекуцию, её остекленевший отблеск в расчерченном каннелированными колоннами, кессонами и ступенчатыми балками архитрава холодном пространстве, в неком преддверии, общей геометрией плит мощения переходящем в каменную перспективу внешних пределов, к выступающим  на передний план персонам - «Совещаются вместе», - то ли Иуда с тридцатью серебрениками у саддукеев, то ли ангел с почётными гибеллинами града, сам ли художник мечтательным взором в небо, слева от которого, к краю - в драгоценной тоге спонсор-патрон, благодаря которому и станет возможной капелла Маджоре, и справа, к центру – медиатор-жрец, жестом руки призывающий к минуте молчания, помянуть муки сносящих, всех страждущих за нас, не забыть тех православных, кто в казнимой сейчас Византии пропадают под натиском турок, - последний царь пошёл в бой как простой солдат – опознали по сапогам с орлами. И ближе к завершению – вариации Идеального города, одна из которых благополучно задействована поклонником, кропающим эти строки, «В ожидании лучших времён». Под окончательный закат из прощального его «Рождества» группа поющих ангелов с лютнями – в аналогичную композицию «Поклонения». Сошедшее с небес Благо торжествует в этом финальном аккорде, - у концептуально-иронической руины, символического воплощения заветного хлева славит песнь величайшее из рождений, - и словно бы обнимая эту священную инсталляцию своей утончённой графикой, вливается в пейзажи по его сторонам, ландшафтную и городскую даль, исполненные с виртуозной изобретательностью, драгоценные фрагменты; только спустя столетие Брейгелем Старшим подобный уровень мастерства в сочинении разворачивающейся панорамы будет достигнут. Отец художника умер, когда тот находился в материнской утробе. Франческа - имя матери. И все ангелы его и пророки в подавляющем большенстве с выражением какого-то детского недоумения. И через всё чудотворство - един образ некоего старца: и среди плачущих у смертного Адамова одра стоит, сожалеет; и у царя Соломона его черты; он же и святой Августин с книгой и жезлом; и святой Бенедикт; и на крест молится среди прочих в момент определения его подлинности; восседает с державой как святой Сигизмунд, на коленях как побеждённый Хосров в ожидании казни. И Бог Отец в Благой вести. Из захолустного Борго-Сан-Сеполько где-то в Тосканских землях явился, там же и завершал последние преклонные годы Пьеро дела Франческа, где с двадцати лет - советником, и заодно итожил в математических исчислениях пропорций черепа ли человеческого, теории перспективы, мира вообще.
___Кофе паломников в полуденной аркаде на падающей трапецеидальной Piazza Grande в Ареццо по дороге к Кресту Сан Доменико и дворик капеллы Пацци, идеальных пропорций и с лапидарной аркадой, где произошла смена обуви путника, путаника, туриста-одиночки от «Ecco» на флорентийскую пару с застёжками-молниями по бокам, мерцают в солнечной дымке и угасают в далёкой, безмятежной доковидной эре. Карел ван Мандер, учитель несчастного Франса Хальса (а вдруг все занимающиеся жизнеописаниями – это или исписавшиеся живописцы-ваятели, или попросту – бездари?), в своей «Книге о художниках» сообщает, что умение писать белковыми и клеевыми красками пришло в Нидерланды из Италии, где этот способ был испробован
___Джованни Чимабуэ, разработчиком двух этих распятий в Ареццо и Флоренции и последним великим художником византийской традиции; тем, кто однажды, прогуливаясь по Тосканским холмам, обнаружил малюсенького пастушка - мальчика семейства Бондоне, рисующего на камне овечку; увидел и повёл за собой, – так появился Джотто. Кистям Чимабуэ принадлежит «Маэста», прекраснейшая из Мадонн, - «Богородица с младенцем в величии, с четырьмя ангелами и святым Франциском», - печальным взором куда-то в даль; Дева в окружении, прильнувших к её трону, столь же прекрасных ликами ангелов, и стоящим рядом и в темноте – первое портретное изображение конкретного лица - Святым храма его имени в Ассизи. И там же, в Верхней церкви - фреска с замершим в судороге телом на кресте, - ангелы и люди по сторонам - с небес и земли, простирающие к кресту руки и укрывающие от ужаса глаза; фреска стального рисунка и остатками небесной лазури. К Ассизи стоит шествовать, прилетев от невских хладных вод и от Перуджи в пол часа по железной дороге добравшись, по каменистой почве от станции смиренно, подобно пилигриму, ибо Ассизи – это град на холме, а святой Франциск, родившийся здесь, здесь же и умерший, нищим раздавший имущество своё, принявший обет бедности, целомудрия и послушания, любил птиц и цветочки; и, мир постигая через откровение, никогда не отрицал ценность данного природой ума, благословлял философию и искусство. Чинни ди Пеппо, прозванный Чимабуэ был благороден, привередлив и упрям; если обнаруживался какой-либо недостаток в работе, бросал её, как бы дорога она ему не была. Золото фона заменил на лазурь неба. «Осмеяние Христа» - почти миниатюрная дощечка страстей «Диптиха преданности» суровым, оголённым рисунком, жёстким колоритом с ударами красного по сусальному золоту, по драматическому накалу стоит многих и многих грядущих досок четырехметровых, ещё больших холстов и стен. Мозаика с изображением святого Иоанна Богослова в Пизе завершила путь. В Пизе отдал Богу душу. На травке Пьяцца деи Мираколи в тени Пизанской башни после просмотра синопий с кладбища Кампо-Санто, - ангелы одной из которых вошли позже в завершавшее по обычаю питербургский год «Поклонение», - после гигантского дьявола на фресках «Судного дня» и «Триумфа смерти» хорошо, бывает, вздремнуть минуты три-четыре на дорожку через Арно к вокзалу; а то и в иной день в прохладе храма, на пороге которого Дант повстречал свою Беатриче, в скрипучих рядах, утомлённые стопы изъяв из обуви и блаженно водрузив на подколенник, созерцая распятие, трижды в грудь ткнуться скулой, дабы силы вернуть. И они тогда возвращались, и выходил в свет дневной в толпу или к пустынной реке, готовый во всеоружии к грядущим сумеркам, взбодрённый, Им. Гений проторенессанса «быкоголовый» Чимабуэ Дантом помещён в Чистилище, и - не дошед до Рая, уже затемнён учеником. Похоронен в родной Флоренции, в Санта Мария дель Фьоре.
___Дученто – безымянная эпоха. Золотой век отсутствия. Когда произведённое в свет не отмечено именем. Когда всё сущее было едино. Фома Аквинский писал свои девять с половиной миллионов слов, и истиной провозглашался Бог. Бог был разлит по Миру и Мир был богоподобен, а произведения искусства отражали путь Художника к Богу. Век исключающий авторскую подпись и творческую немощь. Художники собирались в группы только для претворения грандиозных работ. Учитель воспитывал, творчество было ремеслом, а творческий акт - деянием и исключал производства в поток. Канувшая эпоха отсутствия идеи самовыражения, энергии быть особым, факта творческих неудач. Заказчик был просвещён, – церковь, - или аристократичен, и следовал советам просвещённого. Законами прекрасного правила традиция, канон, - кто не соответствовал, навсегда оставались в подмастерьях. Искусство не могло лгать, ибо творчески бессильному были перекрыты пути. Искусством занимались не просто мастеровитые, но люди обладающие даром творить, и среди них - особо одаренные; эти избранники, поименованные свыше, и созидали новые смыслы, меняли мир, его представление.
___Эпоха Ренессанса - время обращения к классической древности. Век, вышедший из средневековой одержимости Богом. Век гуманизма. Возрождение античности несли ветра гибнущей Византии, мигранты и беженцы, спасающие её библиотеки и произведения искусства. Козимо Медичи под впечатлением от выступления византийского лектора основал Академию Платона. Везли по морям, извлекали из земли, торговали. Плодились гильдии, рыночные прилавки, выставочные залы продаж, регистрации и привилегии, - гильдейский профессионал комбинировал и вкушал, а портретисты, гобеленщики или жанристы вращались в среде стекольщиков, печатников и продавцов книг. Искусство становилось светским, мир - антропоцентричным, художник – свободным, эгоцентричным и разным. В изобразительное искусство пришли личность и жанр. Конные портреты знати, войны и пиры лепились в маслянистой гуще, - боги, ангелы и весь сонм триединства воспарял по штукатурке стен и куполов. Папский Рим множил мощь обнажённых тел и, опомнившись, клеил фиговые листы. Светский двор в смертном предчувствии упивался кульбитами барокко. Габсбурги эстетствовали и вырождались, а земли, освободившиеся от испанского господства и объединившиеся в Республику Соединённых провинций, диктовали свой стиль жизни и предъявляли свои темы; рынок, его законы и заказчик бюргер возвысили глас, - на сцене теперь почётный член гильдии, аристократ и торгаш, офицер и оборванец - музицируют; монеты отсчитывают; играют в карты; пьют; дерутся; позируют среди книг и реторт, просто – рядами; рядами и анатомируют; зубы рвут; одиноко - письма читают; скучают у зеркала, на фоне картины, атласа, у занавеса, среди ковров, драпировок и аккуратной добротной мебели, стульев, столиков и ширм, во тьме стен, очерченных светом дверных проёмов на расчерченных в шашечку плоскостях, -  атрибутика как и персонажи переходят из холста в холст, из городка в городок подобно фотографической круговой поруке.
___Дирк Якобс - создатель иконы Амстердама: породил «Портрет членов стрелковой гильдии», первый; отчасти инфернальный, отчасти художественный; в своём роде прародитель рода. Славился среди заказчиков точностью портретного сходства. Кисти рук его письма пользовались особой популярностью: некий обалдевший барышник выразил пожелание вырезать руки портретируемого, очередного донатора. вырезать и продать - так понравились. Их нравы.
___Герард Терборх родился в глубоко художнической семье, потому остались отличные детские рисунки; член всех возможных гильдий; в Лондоне пересекался с Ван Дейком; побывал при мадридском дворе; поколесив и прославившись по Голландии, осел в провинции под бок богатой вдовушки; протиснулся и в сборщики налогов, и в муниципалитет, где откапывал заказы на портреты регентов заодно. То это воплощённый бизнес проект, поставивший живопись на поток, потому редкие с настроением камерные картинки с домашними сценами вычёсывания вшей, прядения, чтения у глобуса, виолончели, или за туалетом тонули в туповатых и скучных портретах на продажу, - пригубляющая вино без устали, точно вложенная в фотошоп, меняла компаньонов – то с бодрствующим, то с пьяным солдатом - и атрибутику, с письмом ли она, лимонадом или за «галантной» беседой, - то это терпящий, тем не менее, периодические материальные трудности бедолага, не стесняющийся копировать бывшего ученика. И в качестве трухлявой крышки на гроб – двухметровые «Магистраты Девентера»; по жиденькому и тёмному коричнево-зеленоватому - рядком с выходом за столами в центр блеклые тени в чёрном, кто в шляпах, кто без, на скорую руку и без надежд: голландские Разумность, Предусмотрительность и Справедливость.
___Рембрандт ван Рейн, нежданно-негаданно, расплавленной магмой, золотом кипящего масла пролил в упорядоченное болото гражданственности, кометой влетел в плотные ряды правоверных граждан, - сын состоятельного мельника, учился в Латинской школе при университете; но призвание и возвышающий зуд определили вкусить в городе Амстердаме у Питера Ластмана пышную композицию с южным сочным цветом школы итальянской и живописной, - лично за пределы земель для ознакомления с истоками так и не двинул, ибо уже к двадцати явились «Старик в тюрбане» и «Художник в мастерской», где состоявшиеся и стиль, и колорит, и образный язык; тот слог, при котором изображаемое объединяет некий общий характер, - и фигуру с мольбертом и стены, и прочее роднит нечто присущее именно данной манере очерчивать и описывать, - и не только стиль письма художника, но и сама его внешность, которая словно бы отсвечивает в ликах его воплощений; сугубо индивидуальным, именно своим, будто лузганным плотью, рисунком был одарён с рождения; к двадцати, собственно, - эта мастерская, где мольберт и стены, да ещё в придачу - отличный товарищ, с которым иногда и «в четыре руки» писывали, -
___Ян Ливенс, талантливый, амбициозный и активный, - потому долго на чердаке этом не задержался: при дворах Лондона и Берлина, роскошествовал и в Гааге, и Антверпене; но в груди этой не стучало гигантское сердце товарища по ремеслу, - и удача сопровождала, и успешен был, но под конец жизни  - позабыт и в нищете, и за порогом – в тени Рембрандтовой; осталось с десяток великолепных портретов и «Иов», - и после убытия этого товарища по творчеству опять в столицу развернул упорный Рембрандт стопы свои, - теперь на соискание богатых заказов; и женившись на дочери бургомистра, находит их в изобилии. Его портреты имеют успех, успех – деньги; покупает особняк в престижном районе и живет на широкую ногу среди античных фрагментов и рыцарской средневековой атрибутики: портрет весёлого гуляки при шпаге и шляпе в перьях, с бокалом и жёнушкой Саскией в руках - этого времени, (и очень памятен с детства из альбома с открытками этот разудалый офицер с тихой девой в обнимку – во жизнь была! – а оказалось, что декорация это сплошная и почти театральный костюм), и полные таинства вариации мерцали одна за другой на тему святого семейства, и прочие библейские сюжеты, - и как отображение, и поздние - как воспоминание… Но и соответствовать положение обязывало официальной политике, господствующей художественной идеологии, общественным вкусам, «трендам». Исполняя престижный «Урок анатомии», смиренно следуя канону и схеме, не смог всё же удержаться от попытки как-то разобраться в этом традиционном скоплении голов, рядами, внарезку и как придётся, но строго одна к другой, перетекающих по полотнам от исполнителя к исполнителю, привнести в композицию какую-то динамику и эмоцию; результат -  диковатое сочетание дотошного заказного фактологического содержания и фальшивой театральной постановки: всполошившиеся в горку пожилые и конкретные джентльмены и, преисполненные академического спокойствия и не менее конкретные, разделываемый труп и его вивисектор в привилегированной широкополой шляпе. На заказе Стрелкового общества – сорвался. Или головокружение от успехов сыграло злую шутку, или – а пошло оно всё!.. Без каких-либо компромиссов фантазия Художника посягнула на корпоративную Святыню - групповой портрет амстердамских мушкетёров; картину грандиозных размеров, в композиции которой были изничтожены всякие лекала и представления о нормах, где почему-то подана совершенно театральная сцена, апофеоз некоего действа, где никто не позирует, но пребывает в движении, выдвигается, только приготовляясь к строю, приближаясь к зрителю, кто к рампе под слепящую лампу квазара, кто у кулисы на изготовке; картину с сюжетом без какого-либо намёка на поход в защиту свободы и демократи; где все участники - конкретные заказчики - в процессе некой странной игры, в которой каждый исполняет свою, отведённую ему по велению художника, роль, - и что особенно шокировало почтенных ополченцев, так это то, - но так уж муза повелела, - что у кого-то пол лица перекрыто, у кого всего одни глаз в наличии вместо двух, у следующего только ус и торчит, а у другого – фрагмент скулы с указательным  пальцем; какая-то затесалась то ли дочь полка, то ли маркитанка, или, может статься, ангелоподобное существо некоего женского идеала этого горе-исполнителя, да ещё с дохлой курой на боку. Мушкетёр и член Гильдии нуждается в конкретном отображении его персоны, желательно с портретным сходством, здесь и сейчас; ему не нужна Вечность; для Вечности – античные боги и библейские истории. Заказ был оплачен, но и скандал соответствовал этой величайшей во всех смыслах из существовавших в Истории издёвок. Карьера пошла юзом; ученики разбежались окроплять непоправимо серые будни Республики; любимая жена померла; одна отрада – остался сын; и праздник жизни «must go on». Петлял служанками; проваливался в долги; обьявил банкротство, и пошло-поехало всё с молотка. И  всё больше расходился с усиливающейся модой на идеальную картинную поверхность, на всё  более измельчающуюся детализацию всего живого и мёртвого, - бросал мастихином в коричневую темень бездны золотыми и кровавыми ошмётьями; лепил и растирал; лессировал; и возгорались в глубинах слои; полыхали. И приходили добропорядочные граждане полюбопытствовать, посмотреть на полусумасшедшего, посмеяться. Умирает сын, его верный Титус. Художник, бывает, остаётся одинок, блуждает по питейным еврейского квартала и под свечой, как встарь, в бессчётный раз кропает автопортрет; лик за плоскостью стекла – самая покладистая модель, самая благодарная, откровенная и без дна – бездна, отражённая зеркалом.
___Говерт Флинк – ученик Рембрандта, в адрес которого также поступил заказ на групповой портрет стрелков роты таких-то; и ему удалось, следуя заветам учителя, лет пять спустя «Ночного дозора», и некую динамику придать композиции, и никого из портретируемых не обидеть, и холстом своим выпасть из скучнейшего и бесконечного сериала рядов фото выпускников.
___Самюэль Дикс ван Хогстратен – оригинальнейший из учеников, заведовал монетным двором, литератор и теоретик искусства - писал и о своём учителе, сочинял оригинальные «обманки», утонченные, сложно выстроенные пространства анфилад; и от него же - идеальная композиция с метелкой, тапочками и картинкой на дальней стене с одним из множимых манекенов Терборха, и туповато утрамбованная группа монетчиков, где сам собственной персоной впереди - рука в бок, от него же.
___Карел Фабрициус – опять из лучших, экспериментировавший с перспективой в Дельфте - эффектно развёрнутый  пейзаж с видом на Старую церковь и мечтателем средь дек музыкального щипкового инструментария, - и там же, в Дельфте совсем молодым взлетевший в небо щеглом, на взрывной волне от пороховых складов, рванувших ненароком…
___ И в этом же самом Дельфте троица скромнейших и тишайших, ни разу не претендовавших на престижные корпоративные заказы, художников, почти братишек-близнецов проводили в работе неспешные часы; представляя в искусстве своём не более чем уголки  маленьких, обыденных жизней, так по-тихому и проводили, коротали, друг на друга посматривали...
___Питер де Хох, сын каменщика и повитухи. Любовь к рисованию преодолевает и повитух. Женат и семеро детей, как следствие – член Гильдии Луки.  Среди домашних сценок музыкальных и с картами, прогулок в саду и там же - застывшего семейства голландского и идеального, вдруг «Совет палаты бургомистров» по переезде - за удачей, не иначе - в славный город Амстердам, с размещенными в двухсветном пространстве фигурками и драпировкой на пол картины. Излишне тонких и эстетствующих столица молодой буржуазии по тогдашнему обычаю вгоняла в нищету и дом умалишённых.
___Якоб Врель: лучшие годы в том же Дельфте и те же камерные сюжеты, - улочки из страны Оз, с домиками, где в ещё  более выскобленных и устроенных помещениях - коконы одиноких домохозяек; одно из женских одиночеств в платке с бульбой прильнуло в черноту окна, и там, в темени - личико то ли девочки, то ли видения; на полу кружевной завиток, - загадка, безвестность и напряжение стерильного ужаса.
___Ян Вермеер Дельфтский, к этому Дельфту прикованный насмерть; потомство - более десятка, потому при Гильдии и даже бывал деканом, но прежде всего - картинами торговал и трактиром тёщи заведовал. В свободное время к камере обскура приникал, колдовал неспешно у холстика: давал огранку близким по духу и месту жительства современникам, обращая их алмазы в бриллианты. Три десятка картин. И три крошечных идеала: состояние сна, льющийся свет и тайна темноты. Ожидание и замершее время. Пишущая письмо, Держащая весы и Настраивающая лютню. «Искусство живописи» - личная картина, в принципиально другом и очень знакомом размере, провисевшая на стене до смерти автора. Откровение и апогей, где слились воедино виртуозно задуманная и идеально выстроенная композиция, микроскопические подробности и мягкий живописный язык. «Вид Дельфта» - его фасад и его слава. В нескончаемых поисках утраченного времени один из редких более или менее положительных персонажей, Шарль Сван, в кокотку всю жизнь безысходно влюблённый, на столе лелеет монографию по Вермееру; как и свою влюбленность, периодически открывает, корректирует, правит; но так и не случается ему пояснить, что именно, - гаснет и исчезает, так и не рассказав, не завершив, напрочь и всеми забытый и навечно вычеркнутый; другой герой, - изысканный Бергот, писатель, затворник, мизантроп, - на выставке вкушая знаменитый «Вид», который считал самой красивой картиной на свете, сражённый фрагментом стены, отдаёт концы - её фактура, свежесть и цвет занозой в мозг и как откровение: «Жёлтая стенка с навесом, небольшая часть жёлтой стены», - на небесных весах все его книги, вся жизнь и стенка, очаровательно написанная жёлтой краской! - рухнул на диван и сполз на пол... Наследство художника Вермеера сожрали кредиторы.
___Ещё в студентах, пролетая Шатровый зал Эрмитажа с голландской мелочью, всё же приземлялся у некоторых золотых песчинок - холстиков, представлявших собой сцены склок, драк, пития и музицирования.
___Адриан ван Остаде – старшина Гильдии живописцев Харлема, у которого бывал пейзаж метрового размера и «отчетно-перевыборный» грех традиционного семейного портрета, но славу в веках который – причём, славу без пауз - сыскал карманными, весёлыми, как бы мужички там не ярились, сценками, которые и Пётр I – последний царь всея Руси и первый Император Всероссийский оценил и полюбил, и в которых по дощатым амбарам и закуткам игроки, драчуны, выпивохи, музыканты с растрёпанными детьми; Живописец в своей мастерской, с кистью, муштабелем и за холстом, и Рембрандт неподалёку, - где через узорчатую решётку свет и всемирный творческий беспорядок; сонм предметов и золото свечения, где случайно заглянувший блуждает задумчивым взором в светлой печали по временам глубокой старины.
___Ян Стен – отчасти ученик,  кухонными посиделками и хмельными пейзанами, Эрмитажными «Гуляками», которые и пресекали анфиладный полёт, диковатыми картинками буйных школяров, садово-парковым тяжким променадом вразнос и, обретающим эпический размах, трактирным всенародным пьянством с танцами, - что логически завершилось приобретением лицензии на открытие собственного трактира в Лейдене, - до конца творческих дней под перезвон кабацкий да под «Ночную серенаду» с  «Золотым тельцом» из-под пелены винных паров слал осоловелые приветы к Антуану Ватто, нам всем прочим и т. д.
___Дуйфхуйзен  Питер Якобс – ещё был такой художник из Роттердама, скарбу гулких пространств которого, предметам и деталям подробным и многочисленным сопутствовали потерянные персонажи, но и ангелы у него кровосмесительных дочерей Лота из Содома в инфернальный вечор провожали; в Роттердаме и помер; известен был как Колинховиус; жил скромно и долго, числился наверняка где-то в Золотой и сметливый век Нидерландов.
___Тихая жизнь голландского натюрморта – изначально, параллельно, неугасимо и меж тем - блистала всеми оттенками,  бликами и гранями всякого материального и неживого. Его предметы и детали - это гимн и алмазы неумолимой реальности, источники удовольствия, собрания и россыпи, гарантирующие усладу, восхищение, очарование и успех. Голландский натюрморт - неустанное учебное пособие. Излюбленный материал для вариаций на тему. Золотой прииск выпускника института имени Репина. С этой темой, как за стеной, всегда востребован и в зоне безопастности. И тогда, и сейчас. В последние годы советской власти московский салон на площади Октябрьская, грандиозный и единственный, принимал на худсовет членов Союза Художников: дважды в год по три работы. Здесь продавалось всё, быстро и значительно дороже. Архитектурные фантазии на бумаге, насыщенные, конечно же, деталью барочной и не очень, солидного формата и под стёклами доставлялись не без напряга. И с элегантными, мерцающими на чёрном медью и стеклом, натюрмортами на холстиках в духе Малых голландцев элементарно подмышкой пересёк эти же пути приятель по «академии», заметив мимоходом, в качестве бывалого, что Грот с ротондой уйдёт завтра же. Что, впрочем, и воспоследовало. Отправив работы в плаванье, они пустились в свободное путешествие по московским дворам да в погожий летний денёк, там-сям прикупая вино какое-нибудь, проводя время в разговорах про искусство, - завязывай со своими бумажками, масло - куда более подвижная, бесконечная по своим возможностям техника, - и прочем; к ночи с идеей приобретения более серьезного напитка поймали авто, водительницами которого оказались… цыганки, участницы художественной самодеятельности к тому же; тут же затянул: «Ай Мури, Ай сирота…», сразив; ночные костюмированные танцы; утром - убойное похмелье и записка на столе: «Мальчики, спасибо! Ключ положите под половик».
___Михаил Берзинг после рядов Советской армии - сначала лаборантом, потом студентом в монументальной мастерской Мыльникова, кавалера всех орденов, премий и званий, в знаменитом Испанском триптихе которого, также весьма титулованном, собственной хрупкой персоной каким-то немыслимым зигзагом влетел в изящную фигуру тореадора; если в эффектной позе - отчасти, то воспалённый, вопрошающий взгляд и стадо быков – это точно его… При поступлении в Союз отлично засели в память: «Переход» - две стены, терракотовая и серая, в перспективе упирающиеся в чёрный торец, переходящий в разделительную зону чёрного хвороста, - строгие дыры проёмов и хлипкие переходы усугубляющие напряжение и  ощущение западни, - и « Пустая клетка», где за решёткой вместо зверя рваное тряпьё и ошмётки, ошмётки и ржавая решётка с засовом. Безупречная геометрия, холодный натурализм, тонкая светотень и зыбь фактуры. Некий ещё всплывал монохром:  на мощёной плоскости мебельный осколок и бумажные самолетики, лежащие и  парящие над этой цоканной плиткой строго по направлению, уходящих в темень перспективы, швов, - обрывки и пустота. И те же пустота и бег к горизонту средь ряби раскинувшихся вод с глазеющей улиткой по оси, - нечто вроде мрачной фантазии. И Москва, в которой обосновался, диктовала свои стилевые приоритеты – люминесцентные и псевдонатуралистические «Дома и Солнце», не стесняясь размера, ударили триптихом: стёкла, фасады, голубые небеса, залитые светом, с полупрозрачными перьями облак и вполне бессмысленными строительными люльками и телефонными кабинами, эффектно и модно покрашенные и ставшие к тому же достоянием одного из музеев. И скоро удачно женился: и художница, и дочь влиятельного академического орденоносца: Кто это у вас здесь блеет? – заявила по поводу музыкальных святынь с порога без обиняков, когда однажды заглянули к нему на чердак на Песках ненароком, - олигархическая крутая прямота… Но и денег просил в долг как и прежде, но и все мы вечные должники… Но а синь небес с облаками вскоре стала распространяться по потолкам псевдо плафонов  множащихся «евроквартир», - такие пошли времена, - и настали фризы кухонные и надменные с идеальными городами, сошедшими с фресок Амброджо Лоренцетти, и плавные хламиды фигур по стенам от Джотто и Мазаччо в неких винных кладовых, и даже момументальной роспсью как Евангелие от Берзинга по храмовым стенам куда-то в Якутию: чуть Мурильо, немного Корреджо, Карраччи, болонской школы то есть, Императорский Шебуев плюс. Умел и рисовать, и сочинять, и уничтожать. Мастер. Но к несчастью «Плоды доброго правления» благое влияние почти не оказывали, и приём саморазрушения становился хроническим: какие-то печальные слухи; супруга из окна выпала; сам как-то потерялся в росписях и стенах, средь кремлёвских башен, - если б только в них; уже толком не ясно было, как и кого узнавал в последнюю встречу по случаю. И даже того, с кем шинель армейскую делить приходилось, перестал признавать. Перед отходом в вечность напоследок чертил на листочках формата А4 бесконечные лабиринты…

___Зачем добродетельному бюргеру, отличному семьянину, строгому отцу своих детей оголённые телеса да на стену, - оставим эти причуды загнивающей аристократии: пусть жестокосердный герцог Альба огнём и мечем насаждает глумливые сюжеты вздорных богов, цветистый жир их живописной избыточности. У него свои перспективы и свои лабиринты. Ответственный, законопослушный гражданин и его выборная власть не нуждаются в мифологии, - с них достанет портрета и натюрморта, степенного и статуарного отражения их торговой и финансовой благонадёжности. Дисциплинированные деятели крепкого жанра, строгие члены всеохватной гильдии, блюстители и заседатели, определённые её клеймом и обречённые на успех, претворяли жанр, стиль и определяли поступь. По схеме и общему лекалу множились бесконечные шеренги бравых стрелков и суровых старух; катастрофически скроенные отряды детей на чёрном с выпученными глазёнками, в лучшем случае - разодетые холодные погремушки, -  маршировали вослед; и это временами касалось, - да что там Рубенса, тому привычно, -  и даже Рембрандта нашего ван Рейна.
___Амстердам однажды встретил путешественника дождём на семи ветрах, каналами без парапета, маршрутом по Дамранк и Рокин к Монетной Башне с карильоном, плавучему цветочному рынку и NH hotel; ещё одна «Венеция Севера», где фурии на велосипедах с распущенными мокрыми власами, готовые в любое мгновение по пунктиру маршрута сбить с ног зазевавшегося туриста; несчастная Улица Красных фонарей и самый дорогой и пустынный художественный музей, с рядами внавал надутых портретируемых среди знамён или барабанов, макетами кораблей и реальными пушками всяких калибров, но и всё же - с «Ночным дозором», на центральном почётном месте, Всемирным творением, высочайшим, когда-то не принятым, оплёванным, обрезанным, зарезанным и кислотой омытым, но чудом сохранённым и из вполне реалистического пепла и сажи восстановленным; конечно же, пара Вермееров ещё в наличии…
___Пылают огнём и искрятся средь пакгаузов, экспедиций и контор с бесконечными гробами, или мерцают в помещениях, будто затейливый склеп сконструированных, полных мёртвой тишины и ужаса. И Рубенсовы праздники на пленэре стороной и странами из королевских дворцов прельщают и цветут, плывут в романтические сады Ватто; и порождённая Рубенсовой кистью женская плоть, - Венера ещё  была в том «детском альбоме», почему-то чёрно-белая, в отчаянном порыве на гордой вые Адониса, с пышным и обещающим чревом, - персть живая, трепещущая и обильная, источается в барочные утехи Буше и Фрагонара. И даже теперь, по прошествию целых эпох, Больших стилей и Великих империй, дионисийская мощь этого легиона крутобёрдых, жемчужных и одутловатых, буйно врываясь на крыльях и колесницах, вкатываясь среди пылких объятий и томных балдахинов или вползая на похмельных корячках из кучерявых чащ, рыгая и испражняясь, одним словом проникая в современный анемичный век анорексии, неврозов и стимуляций, вопиет и торжествует о бесподобном и безграничном эросе целлюлита.
___И буржуй ничего не поделал, - спустя век, другой, сдался: купил, присвоил, победил. Глобальный рынок и его биржа в скором времени и не такое станут перемалывать, использовать, пускать в оборот. В самые отдалённые пределы проникнут эти холодные инструменты, их закон и расчёт. И тогда плоть и её живописующая ткань заполнит анфилады музеев, и в избытке источится, дробясь и разлагаясь, растрачиваясь в карикатуру, схему, в ничто.
___По исходу холодной войны и разрядки «перестройка» постучалась в советские открытые окна. Глобальный рынок взгромоздил свои громы и молнии и неумолимо надвинул на утомлённую постоянным дефицитом Русскую землю. И посыпались по решёткам да под парапет картинки и картиночки, на всякий и о всяком, уличное и незатейливое: «Налетай, торопись, покупай живопись!». Какие там махи, Венеры, вакханки! Застывшие стройки жилых домов с чёрными дырами оконных проёмов; изуродованные телефоны-автоматы; спирт «Ройял» из Германии в литровых бутылках; химический экстракт, имитирующий фруктовый сок, из Финляндии; лабиринты ларьков, торгующих долларом и водкой «Распутин» различного курса и вкуса; да перформанс на Дворцовой в виде двух замызганных танков, растаскивающих в стороны фанерные W, A и R,  – такого сорта оказались сквозняки свободы, пронзившие в ту пору перемен хладные проспекты города; «града Петрова», нищего и жалкого, вернувшего себе гордое имя «Санкт-Петербург».